– Благодарю, – сказал немец, поднявшись, и щелкнул каблуками. – Не ожидал.
– Сюрприз, – невесело ухмыльнулся Станислав Федорович. – Давайте, что ли, чайку. Нету у них кофе, нету. Я не виноват. Сами, наверное, весь попили.
Наскоро позавтракав, они собрались в дорогу. Разбуженному Керьялайнену тоже сунули чашку с чаем и велели отобрать девять пар лыж.
– Почему девять? – тихо спросил Айнцигер.
– Нас девятеро.
– Ваши солдаты, мы... Кто девятый?
– Финн. Он нужен нам в качестве проводника и переводчика.
– Думаете? Не проще ли оставить всех их здесь?
Слово «оставить» прозвучало в устах немца достаточно понятным. Воскобойников и сам задумывался, не слишком ли он сгуманничал, пообещав сохранить всем финнам жизнь. Но полковой комиссар решительно ответил:
– Я дал слово.
– Как хотите, но это неразумный поступок, – отозвался немец. – Впрочем, вы выше меня по званию, так что вам и карты в руки.
– Постойте... Ахо знает, куда вы собирались направиться?
– Разумеется, нет. Ахо знает лишь то, что ему положено.
– Тогда всё в порядке.
Как и было обещано, финнов покрепче связали, взяли с собой продуктов и боеприпасов, сколько могли унести. Из оружия Воскобойников приказал взять все «суоми» (их обнаружилось еще два в дополнение к тому, что уже имелся у Каримова) и по винтовке оставшимся, остальные винтовки разбили, замок «бофорса» забрали с собой, чтобы выбросить в лесу. Двери дота закрыли, подперли для надежности деревянным брусом. Пусть сидят, если захотят – выберутся, только придется повозиться. А не выберутся сами – рано или поздно кто-нибудь придет, выпустит. С голоду не помрут.
Ночью мела метель, засыпав всё вокруг. Сплошное белое полотно укрывало землю, и дот почти не был заметен, и сплошь занесенный снегом лес терялся на белом фоне...
– Кто последний стоял на часах?! – спросил Воскобойников. Подбежал Чибисов с виноватым видом. – Что это, товарищ Чибисов?
Возле дота вилась цепочка следов, несомненно человеческих, словно кто-то подходил и заглядывал в амбразуру бронеколпака, где стоял «бофорс». Подходил утром, когда метель уже утихла, иначе какие следы...
– Никого не было, товарищ полковой комиссар... – испуганно сказал Чибисов. – Я не спал, честное слово!
– Не спал? Тогда что это? Чертовщина какая-то... Ладно, надеваем лыжи и скорее убираемся отсюда.
И пока они спускались по склону – довольно неуклюже и медленно, потому что почти никто не умел ходить на лыжах, тем более без помощи палок, – у Воскобойникова не выходили из головы эти странные следы.
«Немедленно по прямому проводу
Командующему 9-й армией
Дело в Суомуссалми ухудшается. Приказываю принять все меры и срочно бросить в бой без промедления все силы 44 СД для того, чтобы не дать противнику окружить и взять в плен два полка 163 СД в Суомуссалми. Бросить всю авиацию, чтобы помочь 163 СЧД в ее боях за Суомуссалми. Непосредственное руководство и ответственность за проведение боевых действий возлагается лично на Вас. Предупреждаю, что за возможную катастрофу 163 СД отвечать лично будете Вы.
Немедленно донесите о ваших действиях и распоряжениях
Главнокомандующий К. Ворошилов
Член Главного Военного Совета И. Сталин».
Телеграмма отправлена по аппарату «Бодо» 19 декабря 1939г.
Комкор Чуйков перечитал телеграмму и смачно выругался. Вернее, выругался он про себя, потому что напротив сидели начальник штаба и начальник политотдела. Скорее всего, на уме у них было то же самое, и Чуйков сказал, помолчав:
– Что делать будем, товарищи?
– Возможности для работы авиации нет, – это заговорил начштаба. – Если финны предпримут активные действия, я не удивлюсь, если им удастся прорвать фронт на нашем участке.
– Блядство, – пробормотал Чуйков, нервно потирая руки в перчатках. – Суомуссалми... Дался им городишко этот.
– Поговорить с летчиками... – предложил моложавый полковник, но Чуйков отмахнулся от него, прерывая:
– Какие летчики? Если нет погоды, что они ее, родят?
– Тогда, товарищ комкор...
– П..дец тогда сто шестьдесят третьей стрелковой, – грубо, но верно сказал Чуйков.
... – Вы понимаете, что натворили?! – Мехлис уже не сдерживал себя. – Вы не понимаете, комбриг! Ни черта не понимаете!
– Дивизия была отрезана от тылов, – угрюмо, уставясь в пол, сказал Виноградов, командир сорок четвертой. – Я не мог принять другого решения, кроме как уничтожить технику, ставшую ненужной обузой, и пробиваться к своим.
– Пробиваться? Вы изгадили всё наступление на Раату, подвели фронт, потеряли две трети личного состава дивизии! Вы понимаете, что это означает?
– Понимаю.
– А раз понимаете, не стану дальше читать вам нотации. Вы командир, член партии, и прекрасно понимаете, во что это вам обойдется, – неожиданно спокойно завершил Мехлис и вышел.
По льду замерзшего озера Васо-Ярви мела поземка. Оставшиеся в живых бойцы сорок четвертой стрелковой дивизии стояли плотными рядами на жгучем морозе, чуть поодаль переминались с ноги на ногу несколько офицеров из военного совета девятой армии. Мехлис прохаживался рядом, мерз, потирал ладони в варежках.
Перед строем молча стояли, глядя себе под ноги, комбриг Виноградов, начальник штаба дивизии полковник Волков и начальник политотдела Пахоменко.
– Товарищи красноармейцы! – громко проговорил Мехлис, делая несколько шагов вперед. – Только что завершился суд над вашими бывшими командирами. Вы слышали, как они полностью признали себя виновными в совершенных преступлениях. Трусость, позорное и предательское поведение Виноградова, Волкова и Пахоменко бросили тень на всю дивизию, на всю Рабоче-Крестьянскую Красную Армию. Вместо проявления командирской воли и энергии в руководстве частями и упорства в обороне, вместо того, чтобы принять меры к выводу частей, оружия и материальной части, они подло бросили свою дивизию в самый ответственный период боя и первыми ушли в тыл, спасая свою шкуру.
Позорный отход сорок четвертой стрелковой дивизии показал, что еще не во всех частях Красной Армии у командного состава развито чувство ответственности перед Родиной, что в тяжелом, но далеко не безнадежном положении командиры иногда забывают свой долг, у них берут верх шкурнические интересы.
И у вас, бойцов, также не развито чувство ответственности за вверенное вам Родиной оружие. Как объяснить, что при первом серьезном нажиме со стороны противника вы бросили оружие и из бойцов Красной Армии, которые обязаны бороться за Родину с оружием в руках до последнего вздоха, превратились в безоружную толпу паникеров, позорящих честь Красной Армии?!
