– Я почему-то боюсь, – она поёжилась и каким-то беспомощным взглядом посмотрела на Егора.
– Ты теперь со мной, – улыбнулся Егор, – и поэтому ничего не бойся. Господи, как хорошо, оказывается, иметь маму, которую можно любить и защищать!
– Я плохая мать, – она покачала головой, и Егор увидел, что её глаза опять наполнились слезами. – Я тебя бросила. Никогда себе не прощу. Но, поверь, не было дня, не было часа, чтобы я…
– Не надо, мама, прошу тебя, – он оторвал правую руку от руля и погладил её по худому плечу. – Теперь всё будет по-другому, правда?
– Да, – она улыбнулась и вытерла ладонями мокрые глаза. – Теперь всё будет по-другому.
В больницу они вошли вместе и вместе поднялись на четвёртый этаж.
– Ты старайся молчать, – сказал маме Егор. – Говорить буду я, – и толкнул дверь кабинета Антона Михайловича.
Заведующий реанимационным отделением оказался на месте. Увидев Егора и свою, ещё несколько часов назад безнадёжно больную пациентку, он резко откинулся в кресле и ухватился пальцами за упитанный подбородок.
– Здравствуйте ещё раз, глубокоуважаемый Антон Михайлович! – весело сказал Егор, поставил напротив начальственного стола два, приткнувшихся у стены стула, усадил на один из них маму, а на втором, свободно закинув ногу за ногу, устроился сам.
– Как видите, – продолжил он, не давая заведующему опомниться, – чудеса всё же случаются. Мне, разумеется, не следовало поступать столь э-э… экстравагантным образом, но, поверьте, в имевшей место ситуации просто ничего другого не оставалось. Как видите, мои безумные надежды полностью оправдались, и теперь моя мама, а ваша бывшая пациентка Таисия Григорьевна Хорунжая, абсолютно здорова. Насколько я знаю, такие случаи в истории медицины бывали. Вспомним, например, чудесное и внезапное излечение от рака писателя Солженицына… так что вы можете не волноваться, а доложить по начальству, что безнадёжная пациентка выздоровела. В чём, несомненно, есть немаловажная заслуга лично вас и вашей больницы. Так что, Антон Михайлович, я и моя мама очень вам благодарны и в знак нашей благодарности, не сочтите за… в общем, примите от чистого сердца.
Егор привстал и положил на стол перед заведующим триста долларов.
Антон Михайлович посмотрел на американские деньги, быстро оторвал руку от подбородка, и через полсекунды никаких долларов на столе уже не было.
– Э-э… вы не представляете, как я рад! – воскликнул Антон Михайлович. – Тут, правда, среди персонала распространились какие-то нелепые слухи, что будто вы чуть ли не по воздуху…
– Это не слухи, – продолжая весело улыбаться, перебил его Егор. – Именно, что по воздуху. Но здесь нет ничего особенно необычного. Видите ли, просто у меня экспериментальная модель автомобиля. Вообще-то, она засекречена, но…
– Ни слова больше! – замахал руками Антон Михайлович. – Я всё прекрасно понимаю! Государственная тайна – это вопрос серьёзный. Я в этом, поверьте, тоже кое-что смыслю и обещаю вам со своей стороны полное молчание.
– Рад, что не ошибся в вас, – с самым серьёзным видом промолвил Егор. – Антон Михайлович, нам бы хотелось получить личные вещи и…
– Разумеется, разумеется! Сейчас распоряжусь! – Антон Михайлович снял телефонную трубку, набрал номер и начальственным тоном приказал принести к нему в кабинет одежду и личные вещи Хорунжей Таисии Григорьевны, которая, в связи с выздоровлением, выписывается из больницы. – И, пожалуйста, побыстрее, – он положил трубку и снова откинулся в кресле. – И всё же, Таисия Григорьевна, – обратился он к Егоровой маме, – я, как врач, вынужден просить вас пройти медосмотр в любое удобное для вас время. Лучше всего прямо завтра с утра. Хорошо? Я обещаю, что это не займёт много времени. Должен же я что-то записать в историю болезни!
– Не знаю… – неуверенно улыбнулась бывшая больная. – Как сын скажет.
– Кхм-м! – поперхнулся заведующий отделением.
– Я думаю, это нужно сделать, – с безмятежным видом согласился Егор. – Только не очень рано. Часов в одиннадцать вас устроит?
– Вполне! – как ребёнок обрадовался Антон Михайлович, и тут принесли одежду и вещи.
– Переоденусь уже дома, – решила мама и встала со стула. Ёй явно не терпелось покинуть эти стены.
– Не смею задерживать, – Антон Михайлович тоже поднялся и протянул Егору руку. – До свидания. Очень было приятно познакомиться.
– До завтра, – сказал Егор, с силой пожимая холёную ладонь заведующего. – И заранее спасибо.
Прошло три дня.
Всё это время Егор чувствовал себя в самом настоящем отпуске. Этому замечательному ощущению способствовало всё. И уютная двухкомнатная мамина квартира с высокими лепными потолками и газовой изразцовой печкой (окно комнаты, в которой расположился Егор, выходили прямо на Ботанический сад, и в это окно стучались белые дурманящие цветы сирени, а по утрам Егор просыпался и слушал соловьёв, после чего засыпал снова и спал столько, сколько влезет); и то, что денег было вдосталь, и не приходилось мучительно думать о том, чем завтра питаться и на чём сэкономить; и то, что когда бы Егор не встал с постели, его уже ждал вкусный завтрак, а днём – хороший обед (ужинали они в недорогом, расположенном на соседней улице, ресторане, на что мама долго не соглашалась, но Егор в конце концов сумел её уговорить и был прав, потому что ей это, конечно же, понравилось). А главное – сам город Львов.
Никогда раньше Егор не гостил и не жил в подобных городах.
Если бы ему пришлось бывать за границей, в Европе, то, несомненно, он нашёл бы большое сходство этого города, скажем, с Краковом или Златой Прагой и даже Парижем. Но, увы, за границей Егору не пришлось побывать ни разу, и поэтому сравнивать ему было не с чем. Вот разве что, как ни странно, некоторые уголки старой Москвы могли бы, наверное, поспорить по красоте, уюту и особой, независимой, ауре с этим древним славянским городом.
Егор очень быстро понял, что в этом городе нельзя работать. То есть, наверное, можно, но это тогда должна быть какая-нибудь особая, редкая работа, вроде написания венка сонетов, или огранки драгоценных камней, или, на крайний случай, изготовления вручную редкой мебели из красного дерева и палисандра.
Нет, здесь нельзя было ежедневно ходить на завод или в контору – по этому городу нужно было постепенно и неторопливо гулять, разглядывать дома и храмы, плутать по узким, мощёным базальтовой брусчаткой улицам, заходить в маленькие, на три-четыре столика, кофейни (здесь их называли смешным словом «кавярни»), пить приготовленный на горячем песке чёрный кофе, идти дальше – сквозь переулки и скверы преодолевая подъёмы и спуски и не боясь заблудиться, потому что здесь, как в незнакомом лесу, ты всё равно всегда возвращался к тому месту, откуда начал своё путешествие.
