— Дурак ты, Конь, — сказал я. — Они свои какие-то дела делали, и никто им не мешал. Им выгодно было, чтоб так и оставалось. К власти они никогда не рвались. Ты хоть один случай помнишь, чтобы они свои порядки пытались устанавливать?
— Они этих опущенных из трущоб всегда защищали.
— Они всех из этих, как ты выражаешься, опущенных, кто хотел, к себе забрали. А кто не захотел, тот остался. Чего же из-за них бучу затевать?! Никакой логики не вижу. А что они в драке не участвовали, так потому, что им герыч по барабану. Не нужен он им, вот и все. Может, им тоже информацию слили, а они плюнули и не обратили внимания.
— Тут ты не прав. Комод говорил, что они со всякими заграничными суками на Большой земле якшаются. Я думаю, те суки их могли и надоумить.
— Мыслитель. А сукам-то зачем?
— А этого я не знаю, что у них, у сук, на уме какие планы. Они всегда нас подмять хотели, еще до Чумы, забыл, что ли?
— Ты же дальнобойщиком работал. Когда у тебя находилось время телевизор смотреть, чтобы таких мыслей набраться?
— А телевизор у меня в грузовике имелся, — развеселился Конь. — Еду, а он себе долдонит.
— То-то, что долдонит. Люди «Авторадио» слушали, а ты — телевизор…
— Да чего ты ерепенишься?! Лучший друг Работяг!
— А то, что если такую подставу и устроили, то не здешние, а большие люди с Большой земли. Наши люди. У них сто причин могло найтись, и все разные. Надоел им нашенский беспредел. Те самые заграничные суки наверняка и орали на весь мир, что у нас гадючник законсервировали. Вот кто-то гадючник и почистил. Так сказать, с использованием местных средств и ресурсов.
— Да мне-то что?! — пожал плечами Конь. — Мне оно до фени. Мы Ездоки, мы никуда не лезем. Но Комод почему-то уверен, что это не из-за периметра, это здешние дрожжей в говно подсыпали. И знаешь что. — Конь припал к моему уху: — По мне, так это вообще бред, но есть такие предположения, что… одним словом, без тебя не обошлось.
Я воззрился на Коня:
— Это кто такое говорит? Кто вонь такую пускает? Я ведь доказывать ничего не буду. Шею сверну!
— Да я конкретно не знаю кто. Так, был слушок, из комодовского ближнего круга вроде бы. А кто, что, почему, — он воздел ладони, — я без понятия.
— Совсем крыши посъезжали, — проворчал я.
— Это точно. Комод до чего додумался. Отдал приказ всех Кошек истребить.
— Чем они ему помешали?
— Вроде, говорит, опасные они. И с каждым днем все опаснее. Сказал своим, чтоб били котяр беспощадно, где только ни встретят. Да он не только Кошек. Деревья плотоядные велел рубить под корень, короче, всякую нечисть изводить.
— Посмотрю я, как он деревья порубит и сколько там его лесорубов лежать останется. Деревья жечь надо, а не рубить. А с Кошками — можно в них, конечно, пострелять. Они мигом по темным углам разбегутся — хрен найдешь. Только потом стрелкам не пожалеть бы!
— Да знаю я все это. Но Комод хозяином себя почувствовал, вот и буевертит.
(Комод действительно начинал вести себя как хозяин. Или это его пришлые консультанты так надоумили?)
— Что будешь делать? В поездку по комодовскому заказу больше не собираешься? — поинтересовался я.
Конь на мгновение отвел глаза.
— Да черт его знает, когда такие дела!..
Я понял, что, будет ли поездка, нет ли, в напарники он меня больше не позовет. И правды на этот раз не скажет. Я встал.
— Ладно. Дышать тут нечем. Бывай.
Конь пожал мою протянутую руку.
Идя к машине, я размышлял. Насчет Работяг они, конечно, попали пальцем в небо. А вот насчет меня… Такой оборот не казался удивительным. Сперва нас с Кондором пытались прикончить во время нашей встречи на границе периметра. И не сказать, что безрезультатно. По наши души явились люди Комода. А в кармане мертвого Жеки обнаружилась свежая газета… Во время бойни рядом с Комодом я засек чужаков. Шлепнуть нас с Кондором — теперь я не сомневался — решил кто-то с Большой земли, используя Комода и его людей. Этот кто-то по части моей персоны наверняка осведомлен куда больше, чем мне бы хотелось. Мое участие в провокации никто доказать не мог. Пастор мертв, а о том, что он одарил меня героином, знали только мы двое. (Если он больше никому не проболтался.) Но Комод — не суд присяжных, ему доказательства без надобности. Очень вероятно также, что моя связь с Монголом стала достоянием его врагов. И это послужило причиной охоты на меня и Кондора.
Мысль о причастности к подставе Работяг могла возникнуть из того же источника. А могла прийти в голову и самому Комоду. Большой разницы в этом нет. Если Комод надумает разобраться с Работягами — а сил у него теперь может оказаться достаточно, — его новые «патроны» вряд ли станут его удерживать. Если сами и не подтолкнут. За периметром Работяги многим как кость в горле. А потому их следует немедленно предупредить.
Но сперва я решил заехать к Профессору.
…Я медленно подкрадывался к собственному джипу. Кажется, я это делал ползком, потому что, когда разрозненные картинки на мгновение складывались в единое целое, я видел джип снизу, от асфальта. В джипе кто-то был. Я не понимал кто, но чувствовал, что он похож на меня — не внешне, а как-то по-другому, я не мог объяснить.
Этот кто-то был опасен, я испытывал к нему недоверие и подозрительность. Но злобы и ненависти не было в помине. В чем-то мы были, как герои Киплинговой сказки — «одной крови». Мне было любопытно, и я вспрыгнул на капот джипа.
…Я вздрогнул и проснулся.
По дороге к логову Профессора я задремал и чуть не врезался в столб. Я затормозил и почти мгновенно уснул, уронив голову на руль. Пробуждение было необычным. Меня ничто не потревожило, кроме странного сна. Я сфокусировал зрение и увидел… На капоте сидело несколько здоровенных Кошек. Они будто преследовали меня, искали встречи и сейчас в упор пялились своими желтыми глазищами. На какой-то миг я увидел сам себя будто со стороны, застывшего на водительском сиденье. Но видение тут же растаяло.
Я повертел головой. Улица была пустынна. Только Кошки — перед лобовым стеклом и вокруг, на асфальте. Кажется, во сне я видел самого себя их глазами. Я постарался расслабиться. От них не исходило угрозы. От них, как и в прошлый раз, исходил немой вопрос. Я не мог понять, о чем он. Я чем-то привлекал Кошек. Но что им нужно, оставалось неясным.
Я напряженно соображал. Но в голову ничего умного не приходило. И в конце концов я опять вспомнил любимого кота Кузю, как он сидел у меня на коленях и какую сопливо-сентиментальную нежность я испытывал к этому хвостатому. Я представил, как поглаживаю рыжую шерстку своего любимца, а он от наслаждения слегка запускает в меня свои коготки.
