– Нет, – вновь отказался тот. Затем обратился к остальным, стоявшим плотной кучкой: – Все всё запомнили? Зрелищем, как два барана будут стараться друг другу кровь пустить, не увлекаться, действовать, как договорились.
– Все понятно, Глеб, – кивнул за всех Роман Крапивин, выглядевший, как обычно, серьезней некуда. – Ты уж поосторожней: от него что угодно можно ждать.
– Постараюсь, в моих же интересах.
– Ты смотри-ка, не врал тот дятел: симпатичных девиц и правда хватает! – искренне удивился Рустам.
– Кто о чем, а вшивый о бане, – пожал плечами Денис.
– Насчет бани – это к Поликарпову, – парировал Рустам, а когда Семен открыл было рот, чтобы ответить, судя по ухмылке, что-то не менее колкое, толпа зрителей, и без того говорливая, зашумела еще громче.
– Идет! Идет!
И действительно: в образовавшемся живом коридоре показался Чернявин, в накинутой на голый торс собачьей дохе. Он шел в сопровождении тех же трех громил, что наведывались вместе с ним в столовую.
По центру толпы тут же образовалось пустое пространство диаметром в семь-восемь метров.
Чернявин, вероятно, затягивать не желал, потому что, сбросив доху движением плеч, тут же вышел в центр, приглашающе махнув Чужинову: подходи. Обнаженный по пояс, Чернявин выглядел внушительно: под кожей перекатывались бугры мускулов, которыми он поигрывал явно на публику. Что удивительно, на самой коже не было видно ни единой татуировки. Лишь шрамы: пулевая отметина на правом боку возле самого пояса; неровный, похожий на осколочный на две ладони повыше; ну и тот, что оставил ему сам Чужинов – начинающийся у самого горла и заканчивающийся в районе левой подмышки.
– Удачи, Глеб! – хлопнул Чужинова по плечу Денис Войтов.
Чужинов скинул с себя куртку, положил ее поверх сложенных в кучу рюкзаков, подмигнул Егору и пошел навстречу Чернявину.
– А он ничего так мужчинка! Жалко будет! – услышал он голос откуда-то из толпы.
– Ну да, Зойка, ты только его еще и не попробовала, – ответил ей другой, тоже женский.
– Да они все там красавчики, – не осталась в долгу первая. – Я бы их всех в плен на пару неделек взяла.
Тактика армейского ножевого боя значительно изменилась после того, как в армиях всего мира повсеместно начали применяться средства индивидуальной защиты. И действительно, какой смысл в тычковых ударах, когда бронежилеты обязаны держать пулю? Потому техника начала строиться на ударах режущих: на теле человека достаточно мест, где магистральные артерии расположены неглубоко. Стоит повредить одну из них, и противник истечет кровью. И если даже не умрет сразу, то ослабеет настолько, что продолжить бой будет не в состоянии.
«Только когда нож много значил? – усмехнулся Чужинов, вспомнив шутку из своего армейского прошлого о том, что в рукопашной схватке побеждает тот, у кого больше патронов. – Если уж на то пошло, обычная саперная лопатка куда более грозное оружие в ближнем бою, нежели самый современный тактический нож».
– Ну что, Чужак, приступим? – Чернявин уже не играл на публику, он был серьезен и сосредоточен.
А когда Глеб кивнул, скользнул на шаг вперед, сделав выпад и целясь в лицо. Вернее, в глаза, что создает нервное напряжение у всех без исключения – так уж устроены люди. Глеб ушел в сторону, ожидая, что сейчас противник продолжит движение и попытается полоснуть ему по ноге: сам он намеренно Чернявину этот соблазн и предоставил. Но нет: тот рывком разорвал дистанцию и застыл в оборонительной позе, чем-то напоминающей фехтовальную, с той лишь разницей, что левое предплечье прикрывало грудь в области сердца. Что, в общем-то, было понятно: то, что применимо в иных обстоятельствах, сейчас, при таком скоплении не искушенных в тонкостях ножевого боя зрителей, могло быть принято за подлость. Антон, судя по всему, создавать такое впечатление не пожелал, отпрыгнув назад. Это потом он может, плюнув на подобного рода сложности – собственная жизнь дорога всем, и Чернявин не исключение, – прибегнуть к любому, даже самому подлому приему, но сейчас сдержался.
Чернявин атаковал снова, стараясь угодить режущим движением по запястью Чужинова. И снова Глеб ушел, сделав ответный выпад и целясь острием в тыльную часть ладони противника с зажатым в ней ножом. Не достал, хотя не очень-то и пытался, лишь обозначил намерение.
Краем зрения Глеб уловил взгляд девушки, к слову, весьма симпатичной. Та смотрела куда-то ему за спину, и вид у нее при этом показался Чужинову каким-то испуганным. Но было не до того: Чернявин в очередной раз пошел в атаку, теперь более решительную, от которой Глебу едва удалось спастись. И то лишь благодаря тому, что в самый последний момент буквально чудом ему удалось отбить своим лезвием клинок ножа Чернявина. Металл лязгнул о металл, и в притихшей толпе кто-то испуганно охнул. Дальше Глеб удачно угодил носком под колено противника, окончательно разрушив его атаку. Удар, к его глубочайшему сожалению, получился несильным: Чернявин даже не захромал.
– Мочи его, Антоха! – выкрикнул кто-то, отчаянно гундося. – Гаси козла!
«За козла ответишь!» – Несмотря на напряженность ситуации, Глеб позволил себе улыбнуться.
Судя по всему, крикун ответил сразу же: следующий его выкрик оборвался в самом зародыше, а где-то в стороне мелькнула фигура Рустама Джиоева, и вряд ли два этих факта оказались простым совпадением.
Тянуть дальше не имело смысла, да и по времени все должно было уже сойтись. Условных знаков они не оговаривали. Да и какими они могут быть? Если начнется стрельба, значит, все хуже некуда, а свистов, выкриков и другого шума хватало и без того.
Глеб рисковал, когда на следующий выпад не на шутку разошедшегося Чернявина отреагировал не бегством, а, напротив, сближением. Дальше он увел в сторону вооруженную руку противника и крутнулся, прижавшись к нему спиной, на мгновение почувствовав, как напряглась спина Чернявина. Проигрывая эпизод, тот прикрыл шею, отлично понимая, что атака Чужинова придется именно туда. Там расположены и трахея, и сонная артерия, и яремная вена, и блуждающий нерв, и тогда бы ему не помогло даже срочное вмешательство хирургической бригады.
Планируя свой маневр, Глеб предполагал, что Чернявин успеет защититься. Это было маловероятно, больше походило на чудо, но все же случилось. И тогда Чужинов не стал разрывать дистанцию либо наспех наносить удар куда придется. Выпустив нож, он перехватил вооруженную руку Чернявина, заламывая ее и одновременно делая подсечку.
Чужинов рисковал отчаянно, потому что действие, которое задумал, могло сорваться. Тогда бы он остался без оружия, и все: сколь благородно ни пытался вести себя противник, поднять нож Чернявин ему бы не позволил. Бандит рухнул на землю, и теперь оставалось только подправить его падение. Глеб упал рядом с ним на колени, по-прежнему придерживая Чернявина, оказавшегося вдруг на лезвии собственного ножа, который тот все еще сжимал в руке. Чернявин последним усилием повернул голову, и в его угасающем взоре читались не боль, не страх расставания с жизнью, а изумление: как же так?!
