Долго потом полковник орал на своих молодцов. И за то, что рывок допустили и за то, что убили. Потом сплюнул и скрылся в шлюзе. А тело тёзки провалялось там до вечера…
Сейчас Максим полностью ушёл в себя. Шум гремящих и лязгающих на все лады механизмов почти не воспринимался. Вялотекущие мысли касались только конкретной выполняемой в этот момент операции. Снять со штанги опустевшую катушку, подкатить новую, насадить. Зажать конец проволоки в автомат протяжки, пустить линию. Потом всё это повторить, потом ещё. До бесконечности. Теперь он не думал, что день безгранично долгий, не обращал внимания на постепенно теряющие цепкость пальцы и мало-помалу наливающиеся тяжестью мышцы. Не жаждал приближения позднего, после этих медленно тянущихся часов, ужина, а потом долгожданного отбоя, когда он хоть какое-то время может побыть самим собой, прежде чем провалиться в безрадостный сон.
Он даже не сразу понял, что произошло с его напарником.
Что-то вдруг брызнуло ему на лоб и правую штанину комбинезона. Масканин машинально протёр лоб ладонью и увидел на руке красные разводы. Всё ещё заторможенный, он докатил пустую катушку к куче таких же, и только тут начал возвращаться в действительность. По плотно подогнанным бетонным плитам пола прошла едва заметная вибрация. Вскоре ещё одна, но поощутимее. В воздух поднялась оседавшая с первого дня работы цеха пыль. Сверху ей на встречу стали оседать другие клубы пыли, согнанные с потолочного свода. Совсем скоро здесь и дышать будет трудно, если не одеть респиратор.
Интересно, подумалось ему, это что же такое должно грохнуть, чтоб аж весь цех ходуном заходил? И представил возможную аварию. Может быть болоны для газосварки рванули? Да нет же, ни дыма, ни пожара не заметно. И никто не кричит. И Фребо нигде не видно.
Взгляд скользнул по влажной руке и на несколько секунд приковался к ней. Только теперь Масканин понял, что это кровь. Не спеша, он ощупал себя с ног до головы, убедившись, что цел и не вредим. Чья тогда кровь?
Чья, понял когда огляделся. На штанге в холостую вращалась полупустая катушка с оборванным концом проволоки. Другой конец выглядывал из слегка перекошенного автомата протяжки остановившегося конвейера, рядом с которым лежали две половинки напарника, каждая в собственной медленно растекающейся тёмно-красной луже. Всё вокруг было заляпано мелкими капельками.
У Максима не было желания выяснять подробности гибели раконца, общая картина понятна и так: то, что вызвало вибрацию, деформировало некоторые агрегаты конвейера, лопнула проволока и моментально перерубила пополам неудачливого рабочего. Угораздило ж его именно в этот момент пойти что-то там отлаживать.
В поле зрения появился спешащий и крайне взволнованный Фребо. Чуть ли не бегом, он добрался до настенного коммутатора, рывком снял респиратор, сорвал с рычага трубку и, нервно теребя плохо гнущийся провод, пробежался пальцами по кнопкам с цифрами. Разобрать его разговора Масканин не мог из-за расстояния и царившего вокруг шума. Похоже было, что и сам смотритель плохо разбирал слова, несущиеся от другого коммутатора. Было заметно как сильно он вдавливал в ухо наушник трубки. А впрочем, стоило ли пытаться понять, что за разговор ведёт Фребо? И так ясно: сначала коротко доложил своё положение, теперь пытается выяснить общую ситуацию.
Фребо повесил трубку. Достал из кармана свисток и махнул рукой старшему из охранников. Когда тот подошёл, смотритель кратко что-то ему втолковал и во всю мощь лёгких дунул в свисток. Звук был пронзительный и громкий, конечно, но не достаточно громкий, чтобы перекрыть постоянный цеховой грохот. Зато свисток генерировал особую частоту, скорее всего в диапазоне ультразвука, которая воспринималась всеми рабочими, где бы они не были в пределах цеха, как некий командный сигнал высшего приоритета на рефлекторном уровне.
Когда все заключённые собрались, Фребо отделил две бригады, оставшиеся не у дел из-за вышедшего из строя оборудования. Потом добавил к ним ещё нескольких рабочих. Получилась группа из двадцати пяти человек. Масканин попал в их число.
— Твоя задача, сержант, — обратился Фребо к старшему охраннику, — всех остальных разместить поближе к центральному шлюзу. Сгони их, на всякий случай, в плотный круг, пусть на корточках посидят и… Ну, не буду тебя учить, сам прекрасно всё знаешь. Держи их в таком положении до моего возвращения. Этих, что я отобрал, я забираю с собой. Выдели мне двоих понадёжнее в сопровождение. Вопросы есть?
— Никак нет, мастер Фребо, — сержант повернулся и ткнул пальцем на ближайших подчинённых. — Пойдёте конвоирами с господином мастером.
Отобранную группу Фребо повёл к запертой металлической двери в другом конце цеха. Там он снял замок и распахнул противно заскрипевшую дверь. Ох, и скрип же это был! Давно, видать, её петли смазывались. На поверхность вела широкая винтовая лестница с массивными, шершавыми на ощупь, стальными поручнями. Максим подымался вслед за смотрителем, не рискуя слишком близко к нему приближаться, хотя в спину и в ноги толкали шедшие сзади. Их-то тычками прикладов подгоняли охранники, заранее пристегнувшие к карабинам широколезвенные штыки.
Лестница вывела в просторную камеру шлюза. Пожалуй, даже очень просторную — эхо так и гуляло, когда камера начала заполняться людьми.
— Сесть, руки за головы! — скомандовал один из конвоиров, опуская рычаг у входа.
Тихо шелестя, за его спиной закрылась герметическая дверь, отсёкшая от камеры лестничный проём. Возникло и сразу смолкло негромкое шипение воздуха. После этого Фребо дёрнул такой же рычаг у противоположной двери, даже краем глаза не глянув на панели с показаниями внешних анализаторов. Видимо, решил, что незачем, погода ведь сегодня не сулила неприятностей.
— Встать, выходи строиться! — вновь скомандовал тот же велгонец.
Выбравшись на поверхность, Максим сразу уловил запах гари и пыли. Тайком порадовался, что не снял по пути респиратор, как некоторые вокруг. В отличие от цеховой, пыль, что сейчас разносилась ветром, обладала не совместимыми со здоровьем свойствами.
Первое, что бросилось в глаза, когда он огляделся, это тянущиеся высоко в небо угольно-чёрные дымные клубы. Что там так горело, не было видно. Обзор загораживали возвышающиеся над землёй метра этак на четыре длинные капониры, покрытые травой и реденькими плюгавенькими кустиками. На сколько можно было судить, были и другие очаги пожаров, но далеко не такие интенсивные.
Фребо вёл за собой, не переставая рассылать проклятия по всем известным ему адресатам. Незабвенный 'шисц!' и иные более привычные весьма специфические обороты велгонского диалекта слетали с его губ беспрерывно. Он, бесспорно, был большой скотиной, но его можно было понять. Буравя спину смотрителя взглядом, Масканин втихую злорадствовал, слушая все эти витиеватые заковыристые выражения, по пути наблюдая царящую вокруг суету. Мимо пробегали велгонцы, то по одиночке, то группами, кто-то что-то орал, где-то рядом противно выла, но вскоре смолкла серена тревоги. Не разбирая дороги, проносились грузовики, набитые солдатами при полной амуниции. Попадались во всю коптящие машины и тягачи; с виду целый, но перевёрнутый, видимо, взрывной волной, грейдер; трупы, как охранников, так и заключённых. И даже редкие скрюченные и низенькие деревья, юродивые, но привычные в этих краях, смотрелись теперь особенно зловеще.
