— Как на ноль-шесть? — вскинулся Гальперин.
— Так на ноль-шесть: товар никудышный, безобразный — даже на запчасти не годится.
— Нет, на ноль-шесть я не согласен. Что такое ноль-шесть? Ноль-шесть это вообще ни в какие ворота не лезет! Иванов, скажи ей.
— Да, — весомо сказал психолог. — Ноль-восемь это еще куда ни шло. А уж ноль-шесть… — он посмотрел на Никитишну исподлобья.
— Ноль-восемь там и рядом не ночевало, — передразнила старуха. — Выходит пятьсот шестьдесят, — говорила Никитишна, взглянув на калькулятор.
— Лиза, Лиза, что это вообще такое?! — затараторил Гальперин, обращаясь к женщине, сидевшей за книгой в другой комнате с раскрытой дверью. — Я не понимаю, что происходит каждый раз. Это просто какая-то расовая дискриминация, иначе я это объяснить не могу.
Лиза флегматично взглянула на Гальперина.
— А что там всего получается? — спросила она.
— Еще не сосчитала, — отрезала старуха. — Меня все время эти сбивают. Надо их не пускать в комнату, когда я считаю.
— Да, конечно! Чтобы ты там что-нибудь в свою пользу приписала, — буркнул Гальперин.
— Трижды девяносто — двести семьдесят, — отмахнулась Никитишна. — И еще на ноль-семь. — Она записала несколько чисел на бумажке.
Гальперин простонал.
— Что детей, детей не везете? — укоризненно проговорила старуха. — дважды сто пять — двести десять. А за Казимира я бы вообще все с вас высчитала!..
— Ну ты! — крикнул Иванов от окна. — Ты давай тут… полномочия не превышай!
— Превышай не превышай!.. — возразила старуха. — Икрам вот, хоть и инородец, а товар такой везет, что взглянуть приятно.
— Не надо равнять его работу и нашу, — без запинки говорил Гальперин. — Наша функция социальная и адаптативная. А Икрам твой — бандит немытый.
— Ишь, слова-то какие выучил!.. Да толку-то от твоих слов? Итого девятьсот пятьдесят. Минус подоходный налог и отчисления в пенсионный фонд… Восемьсот десять, — решительно объявила наконец старуха.
— Нет, что бы ты не говорила, — говорил еще Гальперин, — а с этими коэффициентами я решительно не согласен. Лиза, это что за коэффициенты такие? Откуда они взялись?
— Дай им девятьсот, — брюзгливо говорила Лиза, на минуту отрываясь от чтения.
Старуха поджала губы, подчиняясь.
— А на бензин? — возвысил голос Гальперин.
— Никакого бензина! — крикнула старуха. — Слышишь, Лиза, какой это еще бензин может быть?
Лиза поморщилась.
— Мы что, пешком ходить должны? — Иванов говорил неприятным и злым своим голосом.
— А хоть бы и пешком. Вон брюхо себе наел какое!.. Аж висит на сторону!.. Смотреть противно.
— На бензин! — рявкнул Иванов.
— Мы не уйдем отсюда, пока не получим на горюче-смазочные материалы, — подтвердил и Гальперин, недовольно высморкавшись.
— Дай еще сто, — с досадою говорила Лиза.
— Господи, — вздохнула старуха. — Куда ж это годится?.. Это ж целая тыща выходит-то!..
— Не твое собачье дело! — говорил Гальперин, с достоинством принимая деньги. — Ты, Никитишна, когда-нибудь Юнга читала? Ученый такой был. Хотя где тебе Юнга читать!.. Вот ты вообще знаешь, что такое психотип? Скажем, есть психотип — холерик, флегматик, сангвиник и этот… как его? меланхолик!..
— Сам ты меланхолик! — огрызнулась старуха.
— А есть еще психотип — гнида. Вот ты и есть такой психотип, — говорил Гальперин, довольно потирая руки.
— Лиза, что это такое?! — возмущенно крикнула старуха. — Они же просто издеваются над старым человеком!..
В другой комнате зазвонил телефон.
— Да, — сказала Лиза. Голосом полным тотальной убедительности говорила она. Здесь уж она была в своей тарелке, на своем месте, ее никому было не сбить или не смутить. Великим профессионалом в искусстве смущения была сама Лиза. — Да. Я свободна. Я прошу вас быть со мной вполне откровенной. Расскажите мне, что вас беспокоит. Вы можете все рассказать мне. Я уверяю вас: то, что вы расскажете мне, будет только нашим секретом, нашим — вашим и моим. Моим и вашим…
Никитишна приложила палец к губам и замахала рукой на психологов. Те, взволнованные, на цыпочках вышли из комнаты.
— Да, — сказала Лиза. — Разумеется, я слушаю вас…
Раскрытая книга страницами вниз лежала на столешнице перед Лизой. «Отец Горио» потертым бледным золотом было оттиснуто на черной обложке.
— Ну чего суешься, когда никто не просит? — говорил Авелидзе, бинтуя Неглину ляжку. — Думаешь, так приятно мне тебя перевязывать каждые два часа? Делать мне больше нечего? Ладно-ладно, — успокоил он еще своего пациента, слегка похлопав того по здоровому бедру, — мне не трудно…
— Вроде, я еще на работе пока, — буркнул Неглин.
— «На работе»!.. — передразнил врач. — Все мы на работе. Ты раненый, а потому должен сидеть в кабинете — бумажки перекладывать, а не скакать, как козочка. Без тебя обойтись могут.
— Мне, что говорят, то я и делаю.
— Вот я тебе и говорю, что делать. Я и Борису скажу то же самое. Людей надо беречь. Тем более такого ладного мальчика, — говорил еще Георгий, посмотрев тому в глаза долгим взглядом и сжав рукою колено Неглина. Тот слегка отстранился. Тем более, что и перевязка уже была закончена.
— Спасибо, — сказал Неглин, одеваясь.
— На здоровье, малыш, — говорил невозмутимый грузин. Он оглядел молодого человека с головы до ног, и губа его дрогнула. — Давай-ка пока партейку в шахматы! Хочешь? — сказал он.
Неглин не хотел, но и отказываться не стал. Он боялся заснуть, прямо на стуле, сидя за доской шахматной, оставалось лишь тереть глаза, сжимать кулаки до боли, уговаривать себя и встряхивать. Впрочем, врач знал все их нынешние казенные обстоятельства, и его можно было не стыдиться. Он поставил на стол доску, фигуры на ней расставили в четыре руки; белые выпали Неглину, и он, не задумываясь, сделал стандартный пешечный ход с e2 на e4. Авелидзе отвечал кое-как.
— Ты в университете-то там у себя чем занимался? — спросил он, обдумывая какую-то свою первоначальную комбинацию.
— Я уже говорил. Математикой, — сухо сказал Неглин.
— Да-а, математика!.. Иксы, игреки!.. Синусы, косинусы!.. Математика сейчас никому не нужна.
— Да, — говорил Неглин.
— И физика тоже не нужна. И химия. И биология. И астрономия. Наука вообще не нужна. Ты физику-то тоже учил?
— Немного.
— Зря. Не надо было вовсе. А химию?
— Нет.
— Правильно. И не надо было. И биологию не учил?
— Нет.
— Хорошо. Никому не нужна биология. И наука никому. А мы вот та-ак!.. — протянул грузин. — Лошадку-то вашу и подберем!..
