С подобной ситуацией Петров столкнулся на третий день своего командования, когда передовые соединения дивизии вышли к маленькому старинному городку Буйценау, стоявшему на реке Бройц. Он был очень важным местом, так как прикрывал подступы к Лауэнбургу с его переправой через Эльбу.
На всем протяжении течения Эльбы от Демица до Лауэнбурга не было ни одной переправы, по которой немцы смогли бы переправиться через реку и тем самым спасти свои жизни. Они попытались уйти за Эльбу по британской понтонной переправе в районе Ной-Блекеда, но не успели. Взвод русских «тридцатьчетверок» с десантом на броне вышел к переправе раньше немцев и заставил их продолжить свой «бег к морю».
Причина, позволившая горстке людей обратить вспять наступавший на них полк, заключалась не только в одной танкобоязни у немецких солдат. С паническими криками о якобы появившихся в тылу «русских танках» худо-бедно справлялись, хотя вред от них был огромен. Гораздо труднее было справиться с разговорами о предательстве англичан, которые усиливались с каждым новым днем боев. Главные силы британцев сразу отошли на север Шлезвига. Там они вели трудные бои с наседавшими на них кавкорпусом Осликовского и танкистами генералов Панова и Панфилова, а из-за Эльбы только требовали держаться, не присылая в помощь ни одного своего солдата.
Под воздействием всех этих обстоятельств лаковый слой реваншизма, покрывавший сердца немецких солдат, треснул как сухая галета. Обнажился огромный излом недавнего поражения, на который наложились новые беды. Почувствовав себя обманутыми и брошенными, немцы хотели только одного – как можно скорее отойти за Эльбу, под прикрытие войск союзников. Переправа через Эльбу стала навязчивой идеей, что с каждым днем и часом все сильнее и сильнее поражала умы немецких солдат и офицеров.
Все это было совершенно неизвестно полковнику Петрову, но исходя из тактических соображений, он стремился отрезать противника от переправ и разгромить его на подступах к Гамбургу.
По данным воздушной разведки, немцы не успевали подойти к Буйценау, и у соединений дивизии было три-четыре часа форы, чтобы вновь отбросить врага от переправы через Эльбу. Занять Буйценау было поручено полку подполковника Минина.
Сам подполковник производил впечатление грамотного и опытного человека, на которого можно положиться. Но привыкший доверять тем людям, кого хорошо знал, Петров решил лично проконтролировать исполнение приказа, уж очень неспокойно было на душе комдива. Оставив за себя в штабе дивизии замполита, полковник отправился к Минину, где узнал неприятные вести. Оказалось, что в Буйценау находятся поляки из армии генерала Андерса и выбить их из города никак не удается. Засев за крепкими старинными стенами, общей численностью никак не меньше батальона, они успешно отбили две атаки советских войск и не позволяли соединениям полка двигаться на Лауэнбург.
Все это Петров выслушал, не проронив ни слова, после чего отправился в батальон исправлять положение.
Появления у себя на КП комдива майор Визикин никак не ожидал. Прежнее начальство редко опускалось до батальонного уровня.
– Докладывайте, – потребовал Петров у напуганного его визитом комбата, – точно и обстоятельно.
Из слов Визикина вырисовывалась следующая картина. Батальон наступал в походном строю, и первыми к городку подошла головная застава, состоявшая из легкого танка и двух грузовиков с пехотой. Поляки подбили танк из орудия, повредили обе машины, один грузовик полностью сгорел, другой съехал в кювет и завалился на бок.
Обнаружив присутствие противника, майор развернул батальон и подверг место расположения врага обстрелу минометно-орудийным огнем. По докладу комроты капитана Кобылкина, врагов было около взвода, поэтому Визикин посчитал, что для обстрела хватит пятнадцати минут. Однако во время атаки солдаты наткнулись на плотный пулеметно-оружейный огонь, и численность солдат противника была оценена уже в батальон.
– Плохо, очень плохо, майор! – рыкнул Петров, едва комбат закончил свой доклад. – Почему не выслали разведку?! Привыкли к тому, что немец бежит от вашего вида и его можно не опасаться! Забыли про устав, а вам напомнили! И напомнили кровью ваших солдат! Кто командовал головной заставой?
– Капитан Кобылкин.
– Кирилл Митрофанович, считаю нужным отдать капитана Кобылкина под трибунал. Пусть там разбираются в степени его вины, – предложил Петров подполковнику Минину.
– Георгий Владимирович, капитан опытный командир, член партии, орденоносец… – попытался заступиться за подчиненного Минин, но комдив был неумолим.
– Вот пусть твой опытный командир мне с того света двадцать семь человек вернет! Пусть он их в атаку поведет и не даст немцам за Эльбу уйти! Орденоносец хренов!
– Может, подождем окончания боев и тогда решим судьбу капитана? Кроме него в роте одна молодежь зеленая, – не унимался Минин.
– Только под твою личную ответственность, Кирилл Митрофанович… – Петров испытующе посмотрел на Минина, но тот выдержал его взгляд.
– Так точно, товарищ комдив. Под мою личную ответственность.
Петров не был тираном и самодуром. Он всегда на первое место ставил порядок и дело, и если кто-то нарушал его, то должен был понести наказание, пусть даже и моральное. Комдив не собирался доводить дело до суда, но считал необходимым показать подчиненным, что будет жестоко спрашивать за малейшую расхлябанность.
– Что собираетесь делать, майор? – спросил Визикина Петров.
– Стены крепости, где засели поляки, не меньше трех метров толщиной. Без гаубичной артиллерии нам их никак не выбить, товарищ полковник.
– Гаубицы, конечно, хорошо, да вот только будут они не раньше часа. Пока развернутся, пока проутюжат, немцы как раз и подойдут. И драться будут с большим вдохновением и остервенением.
– Можно выставить на прямую наводку все пушки, танки и самоходки полка и под их прикрытием попытаться взять крепость, – предложил Минин.
– И положить не меньше батальона без гарантии на успех. Заманчивое предложение. Нет, конечно, идет война, и потери неизбежны, но вот кто Лауэнбург потом брать будет и на Гамбург наступать, Пушкин Александр Сергеевич?! – спросил в лоб командиров Петров и, не дожидаясь ответа, приказал: – Ладно, чего гадать. Поехали и на месте разберемся.
Когда полковник рассматривал укрепления Буйценау, за его спиной царила почтительная тишина. Среднего роста, коренастый, без капли жира, с широко разведенными плечами и крепко упертыми в землю ногами, в этот момент он был похож если не на рысь, то точно на дикого кота манула. Что-то неуловимое роднило полковника с хищным зверем, замершим в напряжении перед прыжком, чтобы затем мертвой хваткой вцепиться зубами в горло противнику.
Буйценау действительно оказался крепким орешком. Старинная крепость занимала стратегическое положение и не зря имела герб в виде двух башен, между которыми расположились два ключа. Река обтекала городок с двух сторон, а засевший в крепости гарнизон своим огнем мог полностью контролировать дорогу на Лауэнбург, проходящую всего в пятнадцати метрах от ее стен.
Разглядывая крепость в бинокль, комдив моментально отметил торопливость, с которой действовал гарнизон, поднявший на надвратной башне красно-белый прапор. Засевшие в Буйценау поляки слишком рано атаковали головную заставу колонны, нанеся минимальный урон. Следовало бы позволить ей пересечь мост через Бройц и ударить в тот момент, когда она заканчивала бы огибать наружную стену крепости. Уничтожив переднюю и заднюю машину, гарнизон нанес бы куда больший урон, чем он сделал сейчас.
Помянув недобрым словом капитана Кобылкина, подполковник продолжил осмотр местности, стремясь найти выход из сложившегося положения. В любом другом случае Петров не задумываясь отдал бы приказ обойти этот узел обороны и продолжил наступление, но сейчас это было сделать невозможно. Обход Буйценау означал необходимость строительства моста на топких берегах Бройца, а этого ограниченный во времени комдив позволить себе не мог. Требовалось что-то предпринять, причем это что-то должно быть быстрым и эффективным.
