— Короче, я сейчас ухожу в реал. Надо обтяпать кой-какие вопросы по работе, да и вообще, хочу малость пораскинуть мозгами на тему всей этой дребедени. Столько всякой информации свалилось, нужно разложить по полочкам. А ты зависай тут на доброе здоровье.
Это означало следующее: «Братан, без обиды, но мне нужно чуток побыть одному, чтобы не торопясь обкашлять все расклады. Ты мне по-прежнему лучший друг, не обижайся».
— Без проблем, Андрюха. Я пошатаюсь тут мальца, а потом двину в «Верис» ужинать. Да и Грацию хочется повидать.
— Лады. Когда надумаешь уходить — подойди к Камню, приложи ладонь и представляй мою гостиную. Монитор, диван и все остальное. Возникнет покалывание сначала в кисти, потом по всему телу. Сделаешь шаг прямо в Камень — и ты дома. Усек?
— Ясен разговор. Ты обратно когда?
— Пока не знаю. Ключи от хаты будут валяться в прихожей на тумбочке, если дома меня не найдешь. Встретишь Спириуса, скажи — его деньги у меня. Отдам завтра.
Мы пожали друг другу руки, после чего Андрюха подошел к Камню и замер, словно к чему-то прислушивался. Через десяток секунд в воздухе прозвучало шипение, как от электрического разряда, и мой приятель растворился в воздухе то ли девочкой, то ли привидением. Пиплы, тусующиеся на площади, настороженно сдвинулись было в сторону от нас, но потом принялись за свои дела — всякие базар-вокзалы и танцы.
Дневная жара постепенно уступала место вечерней прохладе. Я решил пройтись в направлении движения дующего с моря бриза, прошвырнуться по порту и только потом идти ужинать. Мне вспомнились смеющиеся глаза Грации под мелкими кудряшками, и сердце обволокло весьма приятное, хоть и не очень знакомое чувство.
Летопись Кезона. Познание холодного мира
Молодая привлекательная женщина выбралась из такси и, пропустив несколько машин, перешла узкую улицу по пешеходному переходу. На улице Карла Либкнехта, несмотря на полдень, было малолюдно. Она вошла в ветхий подъезд старого трехэтажного дома, ее каблучки дробно процокали по растрескавшейся плитке пола на нижней площадке, скрип половиц деревянной лестницы жалобно известил о том, что посетительница поднялась на второй этаж, затем шаги замерли перед одной из квартир. Старый подъезд с недоумением рассматривал эту невесть откуда залетевшую в него из февральской метели яркую бабочку. Щелкнул дверной замок, стальная плита двери распахнулась, и квартира приняла женщину в свой серый полумрак. Все стихло.
Незнакомка привычно разулась в прихожей, прошлась по пустым комнатам и осторожными шагами вошла в зал. Ровное гудение системника сообщило ей о том, что все в порядке. Она тихонько опустилась на диван подле неподвижного тела высокого худощавого мужчины лет тридцати. Ее ладонь накрыла длинные тонкие пальцы спящего. Голова мужчины замерла на синей бархатной подушке, волосы разметались, обнажив высокий «мыслительный» лоб, веки были смежены, на губах застыла легкая печальная улыбка.
Молодая красотка взъерошила его волосы, прислушалась к ровному дыханию. Достав из косметички влажную салфетку, протерла лоб, лицо, шею. Человек на постели не пошевелился в ответ на ее движения. Женщина вздохнула.
Где он сейчас? В каких дебрях витает теперь его душа, какие вопросы неведомого мира занимают сейчас его мысли, тень которых пробегает по челу? Она снова вздохнула, вернулась в прихожую, разделась и приступила к привычной процедуре — заботам о сохранности его бесчувственного тела. Сделав все необходимое, прошла на кухню, заварила себе чай и закурила длинную тонкую сигарету. До поезда оставалось не более пары часов, после которых ей вновь предстояло вести постылую жизнь красивой куклы, наполненную чередой ежедневных улыбок, и вновь тешить себя мечтами о следующем визите сюда, в эту обитель тишины и покоя, наполняющую ее существование единственно дорогим смыслом — быть кому-то необходимой.
Кезон оторвал рукавицей намерзшую на воротник сосульку и выдохнул густеющее облако пара. Ледяная пустыня окружала его со всех сторон и поражала, как когда-то первооткрывателей Юкона. Вдали искрящиеся торосы сливались с багряным диском солнца, раскрашивая горизонт мириадом преломляющихся лучей. Он потопал обутыми в меховые унты ногами, пристегнул к ним широкие охотничьи лыжи и, опираясь на палки, продолжил свое путешествие. До цепочки скал оставалось более трех часов карабкаться по смерзшимся льдинам с постоянным риском свернуть себе шею или угодить в прикрытую снеговой шубой обжигающе холодную полярную майну. Он несколько раз замечал тюленей, резво нырявших при его приближении в прорубь с поднимающейся над ней струйкой пара, с его дороги нехотя уходили полярные волки. Он шел и шел, толкаемый вперед целью и волей, способной подчинить себе слабое человеческое тело, заставить его быть нечувствительным к морозу, ледяным иглам, раздирающим до крови кожу, и жестокому полярному солнцу, которое за сутки могло превратить человека в отчаявшегося слепца.
К вечеру он, наконец, добрался до твердой земли. Впору было подумать о ночлеге. За спиной сквозь завывание вьюги Кезон даже не услышал, а почувствовал звонкую волчью песню. Он откинул капюшон парки. Вой шел, казалось, со всех сторон. Кезон прижался спиной к ближайшей базальтовой глыбе и достал тяжелый охотничий нож. Другого оружия у него с собой не было. Да и это он случайно нашел неделю назад, наткнувшись в распадке на чьи-то замерзшие останки. В Нифльхейм человек входил, имея лишь то, что могло помочь ему сохранить свою жизнь, а не отнять чужую. Волки приближались. Теперь он слышал, как они, подвывая, переговаривались между собой, планировали действия во время будущего нападения на добычу. Сквозь мелькание колких снежинок он разглядел приближающиеся массивные силуэты. Впереди шел вожак стаи — матерый зверь с седоватым отливом шерсти на вздыбленном загривке. Кезон закашлялся снегом и громко сказал:
— Ну что же, подходите, коль решили, что я вам по зубам. Веселой охоты, братья!
Волк остановился и зарычал, изготавливаясь к прыжку. Кезон выставил перед собой нож, освободил вторую руку от рукавицы. Зверь еще раз рыкнул, уже не так свирепо. Два других волка обошли лидера стаи с боков и встали рядом, чуть позади своего вожака.
— Делайте что хотите, только не дайте помереть от скуки. — Голос Кезона слабо пробивался сквозь пургу, но звучал ровно, спокойно.
Прошло несколько секунд, но никто не двигался с места. Четыре силуэта замерли, как фигурки внутри стеклянного шара с бутафорскими снежинками. Кезон почувствовал знакомую ауру, исходящую от животных. Он чуть опустил нож.
