— Ну как дела? — как доктор на осмотре спросила она.
— Да ты сама знаешь! — я уже мог говорить нормально. — Лучше скажи, почему Саля уволилась из Госбезопасности?
У меня наверное после удара по голове произошло смещение мозгов. Почему я это спрашиваю?
— А ты не знаешь? — Танильга даже задавать вопросы ухитрялась без вопросительных интонаций. — После школы «Черных вдов».
— Она что, «Черная вдова»? — вспомнил я события давно прошедшей религиозной войны.
— Ты несносен, Майер, — чего это я несносен? — Она была агентом безопасности, подсаженным в самую крупную и последнюю из школ подготовки «Черных вдов».
— Ну и?
— Когда стало ясно, что все они в течение нескольких часов должны уйти на задания, Саля приняла единственно возможное решение.
— Сообщила нашим? Что ты загадками говоришь?
— Нет. Она их всех ночью зарезала. Как кур.
— Она что — не в себе была?
— В себе. И то, что её пятилетнего сына сожгли в детском саду вместе с остальными заложниками, узнала только, вернувшись домой. А все произошло в один и тот же день. Вот такие вы странные.
— Мы? Почему ты говоришь загадками. А ты кто?
— Майер, ты себя убедил, что все проще, чем есть. А простота решения совсем в другом. Мы — другие. Мы — не отсюда.
— И ты решила сохранить мне жизнь, чтобы потом Кондору на тарелочке принести? — мне кажется, я неадекватен.
— Послушай, Майер, я расскажу все. А тебе решать. Теперь мы уже оба прошли точки невозврата. И ты, и я.
— Ну, Танильга, нельзя в твоем возрасте говорить такими императивами. Невозврат. Тебе ещё в классики играть и играть.
— Классики. Я в них никогда не играла. Только читала и видела. Ты меня научишь?
— Меньше читать надо! — и уже совсем примирительно, — научу. Рассказывай, что же ты такое знаешь.
— Только прошу тебя, выпей это лекарство. Вроде анальгетика, — Танильга протянула на ладони таблетку. — Кстати, голова не болит?
Ничего себе, кстати!
— Майер, мне сейчас надо уходить, я не могу долго быть здесь. Я понимаю, у тебя много вопросов. Потерпи.
— Ну, ты нахал! — гнусный, такой знакомый голос вырывал из меня остатки сна. — Ты тут валяешься, а я не знаю, что делать!
Виктор! Это же надо!
— Ты-то как здесь оказался? — чего-чего, а его я не ожидал увидеть рядом с собой.
— Нормально оказался! Саля мне сказала, где тебя спрятали. Вот пришел проведать. Апельсины принес, — Виктор достал из полиэтиленовой сумки большую бутылку водки и, судя по жирным пятнам, завернутое в газету сало.
— Ага, а Салю ты откуда знаешь? — почему все знают друг друга , а я не знаю никого?
— Драсте, моя радость! — Виктор искренне удивился. — А кто рейдом через пол-Аравии прошел в пятнадцать часов, чтобы её выдрать из лап тех уродов? Вот, посмотри!
Виктор вдруг выпростал рубашку из джинсов и показал неприятный круглый шрам на боку. Как будто кто-то выдрал у него кусок мяса.
— Это у меня кусок мяса выкусили, когда я её из зиндана выковыривал. Охранник. Трупом прикинулся и укусил. Козел.
О чем говорит Виктор? Или у меня опять бред?
— Так, собирайся, поедем, тебя ребята заждались!
— Какие ребята? — я решил сопротивляться этому добродушному напору. А водка с такой закуской, как сало — это в самый раз.
— Как какие? — искренне удивился Виктор, крякнув после стакана водки. — Наши!
— Виктор, — последнее время я только и слышу, что вокруг наши! — Они что, все нарочно? — Где эти наши были чуть раньше? И кто они?
— Наши — это те, кто не чужие, — железная логика.
Дальше сопротивляться было трудно. Виктор сгреб меня, как куль с больничным бельем, и перетащил в свою любимую «Волгу». На торпеде гордо красовался китайский вентилятор. Тот самый. Не работающий.
— Ты мне починишь потом, обещал, — Виктор увидел, что я рассматриваю. — Вот, пока ехать будем, тут тебе пацанка эта передала. Как её. Та.., там… В общем, сказала, ты поймешь.
Почему от Танильги только письмо? Она обещала сама все рассказать. Вот глупый и безответственный ребенок!
Конверт какой-то странный.
— Я думал, надо проверить, вдруг там что не так. Язва, к примеру, сибирская в порошках. Так разорвать не мог! — Виктор опять перехватил мои мысли.
Разорвать конверт удалось без всяких проблем. Виктор только хмыкнул, иронически-удивленно.
«Майер, я не могу больше приходить. У Кондора не сходятся данные по моему позиционированию. Я смогу забить это в компьютере, но рисковать дальше нельзя. Майер, я не могу предать своих. Хотя то, что я делаю — уже нарушение правил. Майер, останови все это. Только ты можешь это сделать. Все расчеты оправдались. Но сейчас я не могу это объяснять. То, что ты делаешь — правильно. Осталось совсем немножко и ты все поймешь сам. Танильга»
Бедная девочка, что её так мучает? В схватку каких сил она встряла? А мне придется все-таки пройти до конца.
В машине я заснул. Я еще был слаб после ранения. Да и дорога была длинна и нудна.
— Майер, приехали в новую захоронку, — меня разбудил бодрый голос Виктора.
— Какую такую новую? — не понял я, продирая глаза. — Новая дача?
— Ага, конечно! — развеселился Виктор. — Нам теперь, как тебя с того света вытащили, только на дачах и рассиживаться! Убежище должно быть надежным! Вылазь!
Машина стояла на опушке леса. Очевидно, когда-то это был ухоженный лес и явно искусственной посадки. Толстые деревья выстраивали строгий геометрический порядок, который был заметен только из определенных точек. На опушке стоял маленький бетонный павильончик, на манер автобусной остановки.
— Это ты меня в будочке держать собрался? — пошутил я, понимая, что здесь какой-то подвох. — Только поводок не забудь.
— Ага. В будке. И дафний сушеных тебе мешок. Чтобы не убегал, — подхватил Виктор. — Пойдем. Это телефон там.
Как ни странно, но идти мне было уже намного легче, чем совсем недавно. Действительно — железная дверь будочки скрывала за собой обычный таксофон. Хорошее место для позвонить. В будочке Виктор клацнул архаичным черным выключателем. Под потолком вспыхнула желтоватым светом лампочка, непонятно каким чудом уцелевшая тут. Такие вот будочки народ любил всегда превращать в туалеты. В отсутствие настоящих. Очевидно, только близость леса спасла эту от аналогичной участи. Свежий воздух — всегда приятно. Хотя почему же тогда не разбить лампочку и не разломать таксофон? Да, меняется наш народ. Страдания, несомненно, облагораживают. Что-то меня на философию потянуло? Наверно, мозги повредились.
Совершенно не воспринимая серьезно происходящее, я наблюдал, как Виктор сначала плотно затворил дверь сложным запором, приваренным к стальной двери, а потом покрутил диск таксофона, набирая номер.
