Несмотря на перспективу быть опознанными как личные враги Паука, мы все же собрались в путь. Три повозки, нагруженные солью, провизией и кое-каким оружием, выехали из села. По дороге, правда, я заскочил ненадолго домой – переодеться, домашних харчей прихватить, ну и жену потискать, чтоб помнила мужика своего.
Дорога, дорога… за неполных три месяца, я уже наездил с Вороном, по маршруту хутор – тракт, наверное больше, чем со всеми лошадьми, с которыми был лично знаком в своей жизни. Собственно, и жизнь моя поменялась полностью с той первой стычки с совхозными…
К лету лес вон тоже меняется, листья осины шелестят под легким ветерком, ели темными вкраплениями разбавляют белоствольность берез. Ну и живность, конечно, считая себя в безопасности, посматривает на нас из своих укрытий, а кабаны, играя в свои игры, пересекают порой дорогу, мелькая быстрой пятиугольной тенью на фоне бурой дорожной пыли.
Первую остановку сделали днем, в моем родном поселке, я наведался на могилки родителей. Поправил слегка расползшийся после дождя дерн на могиле отца и мысленно казнил себя за то, что все так получилось. С сожалением попросил у отца прощения за то, что приходится сразу уходить, больше времени у меня не было, пора отправляться в путь.
Как бы я ни торопился, все же нужда в добром совете заставила меня свернуть в сторону Ярмарки. Вечерело, когда, наконец, вдали показался знакомый частокол, отделяющий Ярмарку от трактовой дороги. За время моего отсутствия трактир на Ярмарке преобразился. В ошкуренных бревнах стен были прорублены окна. В окнах вставлены рамы с цельными стеклами. Внутри трактира земляной пол покрыли досками, а кухонный чад выходил из зала через хитроумно придуманные щели, расположенные по периметру потолка и снабженные заслонками. Поменялся и интерьер зала: какой-то художник намалевал на большом холсте незатейливые рисунки с изображением постельных сцен, для радости глаз и поднятия… аппетита у посетителей. Грубо сколоченные столы и лавки были заменены на симпатичные четырехместные столы с гладкими столешницами и приличные табуреты. Оглядывая этакою красоту в зале, я не сразу заметил сидящего в углу и потерявшегося на общем фоне дядю Изю. Старик был грустен и трезв. Перед ним возвышался большой непочатый кувшин с пивом. Но Изя, задумавшись, казалось не замечал ничего.
– Здорово, старик! – От моего легкого хлопка по плечу Изя вздрогнул.
– А, Степа, я тебя ждал, – вяло прошелестел старый, приглашающе выдвинув табурет из-под стола. В зале народу почти не было, только в углу парочка волжских крестьян, возвращавшихся из Полиса, неторопливо хлебала густую похлебку, заедая ее большими ломтями хлеба. В дверь трактира ввалились мои ребята, только сейчас обиходившие лошадей, и присоединились к нашей компании. Изя велел подавальщице сообразить для нас ужин на троих, и, как бы только сейчас заметив на столе кувшин с пивом, потянулся к нему с кружкой. – Так ты просишь совета, к кому кроме Марата можно обратиться за помощью? – Спросил старик, когда мы оторвались от чисто вылизанных тарелок. (Уж очень проголодались в пути, даже соус с тарелки хлебной корочкой подобрали.) Видя мое замешательство, дядя Изя продолжал: – Да, натворили дел, теперь сидим вот с Толиком и трясемся, как бы нас за яйца не подвесили. А Паук обязательно со дня на день разведчиков пришлет выяснить, что и как с его бандитами случилось. Так что придется отвечать на вопросы, никуда от этого не денешься. Но… – тут старик поднял вверх палец и, состроив хитрую рожу, высказал: – Мы говорить будем не всю правду, тебя подставлять ни к чему. Иначе тебя в Полисе вмиг повяжут. Свалим все на грозного Ефимыча. А до него добраться теперь Пауку ой не скоро придется. Если вообще придется. – Последнюю фразу старик проговорил тихо и в сторону.
– Дядя Изя, ты все же подскажи, какую третью силу в Полисе можно задействовать, нет у меня надежды на Марата, волк он, почти такой же, как Паук.
Изя почесал мохнатые брови и через малый промежуток времени высказался: – Подойдешь при нужде к старшине возчиков, Мефодий должок имеет передо мной и моими сыновьями… – Старик нахмурился и замолчал и за весь вечер ни слова более не сказал.
* * *
Утром, еще до рассвета мы тронулись в путь. От Ярмарки по тракту мы ехали до глубокой ночи, добираясь до первой стоянки, известной нам по прошлой поездке в Полис. Все лучше в дороге ночевать на разведанных местах, но оказалось, что это правило не для нынешней ночи. Только, казалось, провалился в глубокий сон, как услышал над собой негромкий голос Сапера:
– Кажись, ходит кто-то, – говорил он, слегка тормоша меня за плечо. Отворачиваясь от потухающего костра (глаза больно долго потом к темноте привыкают), я вгляделся в соседнюю рощу, на опушке которой мы остановились. Тихо, но вот на фоне белеющих в темноте берез промелькнул силуэт, совершенно бесшумно и очень быстро. Я аккуратно приподнял свой новый винторез, снял с предохранителя и, напряженно вглядываясь в темноту, приготовился к бою. Так, патронов в винтовке пять штук, а если не попаду или противников много? Старик не в счет – стрелок никудышный, придется Митьку будить. Высокая трава скрывала охотника, но его выдавало колебание стеблей, впрочем, он, наверное, не рассчитывал, что кто-то из нас видит в темноте… Я лежал в расслабленной позе, украдкой приглядывая за передвижением противника. Сапер смотрел в противоположную сторону, и тут я заметил еще одного крадущегося к нам врага..
Охотников отделяло от костра метров тридцать, далековато для последнего броска, я, не торопясь, тихонько потрепал Митьку по плечу и прошептал:
– Тихо, нападение, осторожно, приготовься…
Противники уже подобрались на бросок и, бесшумно возникнув из травы, занеся в замахе дубинки, ринулись к костру. Митькина очередь из автомата и мой выстрел прозвучали одновременно. Одна тварь моментально осела, скошенная автоматной очередью, а вот я, видимо, промахнулся с такого близкого расстояния и еле успел подставить винторез под налетающее тело. Дубинка просвистела рядом с моей головой, сорвав клок волос, но для второго удара я противнику времени не дал, вогнав выдернутый тесак в живот твари. Но до чего живучий! Митьке пришлось ему еще два раза добавить прикладом, пока «охотник на людей» окончательно затих.
Я почему назвал «охотник на людей»? Да потому, что сами эти твари были не совсем люди, мутанты скорее всего: заросшее черной шерстью по самые глаза лицо, мощные руки и клыки сантиметров по пять из пасти выпирают. Вся одежда монстра состояла из одной набедренной повязки, от трупов исходил острый и отвратительный запах. Кстати, мутант, в которого стрелял я, был все же ранен первоначально, и очень серьезно, пуля пробила ему ключицу с левой стороны, но это его не остановило – вот живучие твари!
