деле, у него могут уйти годы.
Но путь в тысячу километров начинается с первого шага, и всегда есть возможность срезать маршрут…
Все равно надо с чего-то начинать.
Поместье вокруг особняка Ломтева было огромным, и путилинцы еще не успели обезопасить весь периметр, и в дальнем конце, откуда сам главный дом было не разглядеть от разросшегося без должного ухода парка, оставались несколько брешей, там что Влад просто дождался темноты, перелез через забор, активировал у штурмового комбеза, выданного Михайловым, режим «хамелеон» и медленно двинулся в сторону особняка.
* * *
Было три часа ночи, но Ломтев не спал.
Старики вообще мало спят, и, возможно, душа (атман, или что там пересекло границу миров в результате переноса) частично подстраивалась под новые условия существования.
Но, скорее всего, бессоницу вызвала сложившаяся ситуация.
Ломтев сидел в кресле, закинув ноги на подставку, курил трубку, лениво попивал подаренное Меншиковым вино, произведенное на его крымских виноградниках, и в который раз прокручивал в голове беседу с великим князем, рисую перспективы и прикидывая планы на будущее.
Ломтев тоже не был склонен к иллюзиям, поэтому отдавал себе отчет, если он будет точно следовать указаниям Меншикова, живым из этой западни не выберется ни он, ни Ирина.
Ломтев отпил вина и поставил фужер на небольшой журнальный стол, притаившийся в углу княжеской спальни.
Наверное, надо было идти спать, ну, пусть не спать, но хотя бы поваляться в кровати, постараться хоть немного отдохнуть и набраться сил, потому что завтра Ломтеву предстоял очередной тяжелый день, за которым последует тяжелая неделя, предвещающая начало тоже не слишком легкого месяца, и, скорее всего, так оно и будет тянуться до самого конца, каким бы он ни был.
Учитывая сопутствующие жизни новоявленного князя обстоятельства, конец, скорее всего, будет внезапным.
Но спать не хотелось, внутренне Ломтев был слишком взбудоражен, да и вылезший из стены призрак старого князя тоже не помогал умиротворению.
— Ты думаешь так громко, что это мешает даже мне, а ведь я уже больше, чем наполовину покойник, — сообщин старый князь. — Впрочем, ты тоже больше, чем наполовину покойник, так что в этой ситуации мы равны.
— Наверное, это и называется поэтической справедливостью, — сказал Ломтев. Вино было неплохим и не особо крепким для Ломтева, предпочитавшего более серьезные напитки, но он выпил почти две бутылки, и ограничения восьмидесятидевятилетнего тела не давали о себе забыть.
Во-первых, Ломтеву захотелось в туалет. Во-вторых, когда он попытался встать, он заметил, что его слегка покачивает, а у комнаты шатаются стены, и решил, что первый пункт может еще немного потерпеть.
— Поэтическая справедливость? Это что еще за чушь?
— Это такой высший вид справедливости, — попытался объяснить Ломтев. — Вроде как мы оба, бывший и нынешний хозяева этого тела, и у нас одна судьба на двоих, и, на самом деле, я обладаю примерно такой же властью над текущими собтытиями, как и ты. То есть, практически никакой. Но если у тебя есть какие-то соображения и ты решишь ими со мной поделиться, я с благодарностью тебя выслушаю.
— Меншиков, значит. Что ж, демон, дела твои плохи.
— Это очень ценное наблюдение, — сказал Ломтев.
— Меншиков — старый лис, и если он в игре, это означает, что ставки куда выше, чем я полагал, и правила будут меняться на ходу.
— А это — очень ценное замечание, — сказал Ломтев.
Великий князь обладал ограниченным контролем над самим временем. Конечно, он не мог перемещаться по временному потоку туда-сюда или разворачивать его вспять, но мог изменить течение времени для выбранного объекта.
Или целой группы объектов.
Например, таким образом он искуственно старил продаваемое его торговыми представителями вино, придавая ему благородной выдержки и взвинчивая цену в несколько раз, из-за чего у него практически не осталось конкурентов, вынужденных работать естсесвенными методами.
Также ходили слухи, что именно с этим талантом великого князя может связано удивительное долголетие императора. Сам Меншиков эти слухи не поддерживал.
Но и не опровергал.
Разумеется, у его силы было и военное применение, пусть и не такое эффектное, как у некоторых других родов, и, поскольку за его кланов помимо военной и экономической мощи стояли давние дружеские связи с домом Романовых, Меншиков по праву считался вторым человеком в империи.
Кое-кто был склонен считать его и первым, поговаривая, что судьбоносные решения он нашептивает Романову на ухо во время процедур по замедлению старения, и, разумеется, Меншиков эти слухи не поддерживал.
Но и не опровергал.
Он просто делал вид, что их нет.
— Интрига куда серьезьнее, чем я думал, — сказал старый князь. — Это не проделки давних врагов, не очередная возня благородных семейств, за этим стоит что-то большее. Возможно, саму империю ждут перемены.
— Перемен, — сказал Ломтев. — Требуют наши сердца.
— Это что еще за чушь?
Ломтев даже не стал пытаться объяснить. Но если за грядущими переменами будет стоять кто-то вроде великого князя, это явно не те перемены, на которые рассчитывала потенциальная аудитория песни.
Если бы в этом мире вообще была такая песня. Но наверняка что-то подобное есть, ведь запрос сущесвтует.
В такой политической ситуации его просто не может не существовать.
— Возможно, вам не помешают перемены, — сказал Ломтев просто для того, чтобы хоть что-то сказать.
— Империи не нужны перемены, — заявил старый князь. — Ей нужна жесткая рука, и у Петра она именно такая. Врочем, я могу и заблуждаться. Всю жизнь я старался держаться подальше от политики, а когда задумал вмешаться, то кончилось сие вмешательство вот этим.
И старый князь пронзил свою грудь собственной рукой, наглядно демонстрируя Ломтеву свою призрачность.
— Кстати, об этом, — сказал Ломтев. — Что вы не поделили с сыном?
— Я не хочу об этом говорить.
— Но больше мне спрашивать не у кого, — сказал Ломтев. — Вряд ли мы с ним сядет где-нибудь на диванчике и, распивая крымское вино великого князя, предадимся совместным воспоминяниям о том памятном дне, когда он выжег тебе энергетические каналы, ли как ты там это называешь. А эта информация важна для моего выживания. Для нашего с тобой общего выживания, если что.
На эту тираду старый князь только махнул рукой.
— Я все равно уже мертв, — сказал он. — Так что мои разногласия с сыном останутся только между мной и сыном.
— Он хотел перемен, а ты уже тогда знал, что они не нужны? — попробовал угадать Ломтев.
— Изменения в империи могут происходить по воле только одного человека, — отрезал старый князь. — Все остальное — это государственная измена.
— Парадокс вашей вертикали власти заключается в том, что центр тяжести не может находиться на самой
