уже имелось в избытке.
Люди же замолчали. Жестокость показала им, кто в городе хозяин и чем опасны их болтливые языки. Они с немым ропотом следили за переменами, а на кухнях полушепотом вели протестные речи. Но эту слабость я им снисходительно прощал.
Я был непоколебимо уверен, что пройдёт полгода, и первые плоды стройки они примут с готовностью, вот только про благодарность не вспомнят. Потому и я останусь глухим к их возмущению.
В один из тех дней, когда тело моё насытилось любовью и отказало в продолжении близости, я погрузился в бумаги, что подготовили строители по электростанции. Разглядывал чертежи и слушал, как Шаман меряет зал неторопливыми шагами.
— Выглядит здорово, — подытожил я, собирая документы в папку.
— Ага, мне тоже нравится. Даже у Коляна такого нет.
— Заодно и пару куч разберём. А то слишком их здесь много. Ни пройти, ни проехать.
— Тут, кстати, приезжал человек из Ковалёво, просил продать партию одежды. Вот им всё тряпьё и сбагрим.
— Я об этом не слышал.
— Босс, я хотел к тебе зайти, но там… это самое.
— Ладно, ладно, — усмехнулся я. — Молодец, что со всем разобрался.
В дверь постучали и, не дожидаясь приглашения, в зал вошла Шанти. Она светилась от счастья, а глаза её сегодня сияли особо ярко. Что-то в ней было непривычное, но что именно, я понять не мог. Это пряталось от моего взгляда за ослепительной улыбкой.
— Шаман, можно тебя попросить? Нам с Костей поговорить надо, — обратилась она к рогатому.
Тот вышел без лишних вопросов и плотно закрыл за собой дверь.
— Что-то случилось? — спросил я.
— Случилось, — ответила Шанти, грациозно подошла ко мне, села на подлокотник и придвинулась к самому моему уху: — У нас будет ребёнок.
— Ребëнок? — растерянно повторил я.
Когда прошëл первый шок, вспомнились вдруг и слова Олега Владимировича про грязь и его изуродованный Свалкой сын. От этого в глубине меня зарождалось отвратительное предчувствие, что и с моим ребëнком будет тоже самое. А это бы стало худшим из всего, что я бы мог пожелать.
Наверное, все эти переживания отразились на моëм лице, потому что Шанти отстранилась.
— Ты не рад?
Голос её звучал глухо и так далеко, что по пути слова растеряли смысл. Я не знал, что ответить. Я был рад. Правда. Вряд ли я смог бы представить новость лучше. Но столько сомнений кружило в моей голове, что вся радость в них просто тонула.
— Кость, с тобой всё в порядке? — спросила вновь Шанти.
Я повернулся к ней, но всё, что смог произнести, было пространное:
— А?
— Ты бледный, как смерть. Тебе плохо?
— Я? Мне? Отец? — вразнобой бормотал я осипшим голосом.
Шанти улыбнулась, обвила мою шею руками и, прошептав: «Да, глупенький, ты станешь папой.», поцеловала.
А я и не почувствовал еë губ. Совсем не до них сейчас было. Требовалось всё обдумать и понять, что делать. Ведь должен быть выход. Просто он скрыт где-то под тоннами мусора.
— Мне надо побыть одному, — кое-как я выдавил улыбку.
Шанти встала, но прежде чем уйти, повторила вопрос:
— Так ты не рад?
Прозвучало это с обидой, да и брови она нахмурила. Смотрела на меня, будто вместо подарка на Новый Год я всучил ей пустую пивную бутылку.
— Рад. Господи, ну конечно, я рад. Просто это так неожиданно, что я не знаю, что сказать, — как можно искреннее уверил её я.
Шанти ушла, больше не сказав ни слова. Как всегда изящно и неслышно, но в этот раз я не проводил её взглядом.
Выход из темноты, что окружила меня беспросветной гущей, я видел только один, но как прийти к нему? Тонкая нить на Землю. Она была. Не могло её не быть. И пусть я уже почти смирился, что найти его не смогу, сейчас всё изменилось. Я обязан её отыскать чем быстрее, тем лучше, и чего бы мне это ни стоило.
С чего начать, я тоже знал. С того же, на чём закончил, наткнувшись на неприступную стену. А теперь я готов был снести её, пусть и потребуется идти на таран.
Я достал рацию и настроил на частоту Николая Алексеевича.
— Есть кто? Приём.
Я повторил ещё несколько раз, пока не прозвучал ответ:
— Слышу вас, Константин, приём.
— Мне надо с вами серьёзно поговорить. Есть минута?
— Минуту найти не сложно, если разговор и впрямь настолько серьёзный, — усмехнулся Николай Алексеевич.
Лучше бы о таких вещах говорить с глазу на глаз, чтобы даже мысли не появилось, будто это шутка, но тянуть я не мог.
— Моя Шанти беременна, — коротко сообщил я.
— О, а вы зря время не теряете, Константин Андреевич, — одобрительно произнёс Николай. — Могу только поздравить и сказать, что даже немного завидую.
— Думаете, есть повод для зависти? Вы же знаете, что происходит здесь с детьми?
— А, понимаю. Вы познакомились с сыном Олега Владимировича и теперь боитесь, что с вашим будет тоже самое?
— А разве это исключено?
— Увы, но это более чем вероятно. Я собирал статистику в течении десяти лет и вынужден с вами согласиться.
— Статистику? И какие результаты получились?
Николай Алексеевич тяжело вздохнул, прошуршал бумагами и спросил:
— Вы уверены, что вам надо это знать? Это всего лишь статистика, ничего больше. А в вашем случае всё может быть совершенно нормально.
— Я не хочу доверяться случаю. Говорите.
— Здоровых детей за всё время подсчётов было два процента. С незначительными патологиями: девять процентов. С патологиями значительными, но не ограничивающими передвижение: двенадцать процентов. Патологии ярко выраженные, но не критические: двадцать девять. Патологии, несовместимые с жизнью: восемнадцать. Мертворождённых: тридцать процентов.
— И вы… — заговорил я, но голос мой дрогнул. — Вы хотите сказать, что всего два здоровых ребёнка из ста? Я не понимаю. А где же тогда все остальные, если я их не вижу на улице? Здесь же должны толпы калек ходить и на каждом углу попрошайничать.
— Местные не особо трепетно относятся к своему потомству. Если они видят, что ребёнок родился с уродством, то проще сразу его…
— Мы должны отсюда выбраться! — оборвал я Николая Алексеевича не своим голосом.
— Константин, вы же прекрасно знаете, что это невозможно.
— Нет-нет-нет, вы говорили, что нужна энергия. И говорили, что Главный эту энергию генерирует. Так соберите её. Вы же можете? Антенну какую-нибудь в него воткнём, или ещё что-нибудь.
— Успокойтесь, глубоко вздохните и продолжительно выдохните. Мы не можем получить это электричество, как бы не хотели. Не думайте, что это не приходило мне в голову.
— Почему не можем? Что вас так испугало?
— Хотите
