поддеть моё слабое место? Не получится. Я действительно испугался. Весь город восстанет против нас, чуть только мы попытаемся это сделать. К тому же до сих пор неизвестно, куда идёт основная выработка энергии. Возможно, от этого зависит баланс Клоаки.
— Да плевать мне, даже если этот мир исчезнет, как только мы отсюда свалим. Я не хочу, чтобы мой ребёнок пытался попасть в те несчастные два процента. Я уверен, что ни хрена ему не повезёт.
— Значит, надо было контролировать себя. Что же вы, как подросток себя ведëте?
— Вас забыл спросить.
— А лучше бы спросили, если сами сообразить не смогли, — сухо парировал Николай Алексеевич.
Во мне всё яростнее бушевала буря. Причин вернуться на Землю во чтобы то ни стало скопилось уже с десяток, и теперь каждая из них стала решающей. Ещё час назад я мог отступить, признать, что в Клоаке можно прожить всю жизнь, если подстроить её под себя. Но теперь это представлялось вопиющим абсурдом, и задерживаться здесь стало мучительно больно.
— Ответьте прямо: что вам потребуется, если мы доберёмся до Главного? — твёрдо спросил я после паузы.
— С оборудованием мы до него не доберёмся. Оно слишком громоздкое, чтобы мы могли его сохранить в целостности, — так же твёрдо ответил Николай Алексеевич.
— Значит, проблема только в том, что нас не пропустят?
— Да. Вы наконец это поняли?
— Это вы наконец ответили. Скажите, а оружие у вас есть? Вы писали, что сюда прибыли вооружённым отрядом. Оборонялись не хуже какого-нибудь спецназа. Так где все эти автоматы и гранаты?
— Они давно либо иссякли, либо вышли из строя. Слишком часто приходилось отстреливаться.
— То есть весь вопрос в оружии? Всего-то?
— Вы сказали это таким тоном, будто это пустяк.
— Да, простите. Просто, по крайней мере, я теперь знаю, с чего начинать.
— Я не говорил, что согласен. А впрочем, делайте, что хотите. У меня семьдесят бойцов, и если вдруг вы сможете найти для каждого из них нормальное оружие, то это кардинально всё изменит. Я даже не говорю про автоматы и пулемёты. Хотя бы по пистолету на каждого. Тогда можно будет что-нибудь попробовать. Ах, чёрт! Константин! — воскликнул вдруг Николай Алексеевич. — Что же вы со мной делаете? Я старый уставший человек, а вы издеваетесь надо мной миражом надежды.
— Простите, Николай Алексеевич, но для меня этот мираж — единственный выход. Я просто обязан, поймите меня, сделать всё, чтобы вернуться. Теперь уже даже не для себя.
— Да-да, это всё ясно как день. Но вы должны уяснить, что такой бунт чреват последствиями, о которых мы можем и не догадываться. Это уж не говоря о том, что вся ваша затея почти наверняка обречена на провал по одной простой причине. Невероятно трудно бороться с армией бесов, которые вряд ли знают, что такое отступление.
— Разберёмся. Главное, чтобы вы не передумали, когда получите оружие.
— Так вы уже знаете, где его достать? — удивился Николай.
— Пока нет. Но обязательно достану.
— Хорошо, — усмехнулся старый учёный. — Я буду в вас верить.
Мы распрощались, а я принялся лихорадочно перебирать в уме все окрестные поселения и вспоминать, чем там вооружены бойцы. Ничего толкового в голову не приходило, но в памяти вдруг всплыл давно забытый разговор с оружейником. Я ведь так и не нашёл этого Тощего.
Или как там его? Тонкого?
Пора было заняться этим странным типом, который из успешного поисковика превратился в городского полудурошного.
Я спешно собрался и дал Шаману кое-какие указания на время моего отсутствия. Впрочем, он всё прекрасно знал сам, хотя мой отъезд и стал для него неожиданностью.
А с Шанти проститься мне оказалось куда сложнее. Я долго стоял возле двери в нашу спальную и не решался постучать. Перебирал возможные оправдания, но сам же поражался, насколько они получались неправдоподобными. Надежда на спасение ведь слишком призрачна. Что если она поверит в меня, а я не справлюсь? Что, если я не смогу защитить её от проклятия мусорного мира? Мне ведь придётся объяснять, что стало главной причиной, а она будет волноваться. А если вовсе ничего не сказать, то решит, будто ребёнок мне не нужен, и всё равно будет нервничать.
Так я и стоял с занесённой для стука рукой, пытаясь услышать, что она сейчас делает. Вроде бы что-то поёт. Милая ты моя, беспечная девчоночка.
И всё же я постучал.
— Да-да, — пропела Шанти.
Я зашёл и увидел её в одном нижнем белье, лежащую на постели и листающую какой-то глянцевый журнал с роскошной дамочкой на обложке.
— Я должен уехать в Чарку, — сказал я, вообще никак не приготовив её к этой новости.
Шанти побледнела, журнал выскользнул из её ослабевших пальцев, а рот чуть приоткрылся от удивления.
— Не подумай ничего плохого, — принялся оправдываться я, но глаза её всё равно увлажнились, а первые слезинки сорвались вниз по щекам. — Я должен сделать это для нашего ребёнка. Я найду способ вернуться на Землю и заберу тебя туда. Я хочу, чтобы он рос в человеческих условиях, а не здесь, среди всего этого мусора.
Но мои слова затихали, так до неё и не добравшись. Я присел рядом, попытался её обнять, но Шанти скинула мою руку. Вскочила и выбежала из комнаты, закрыв ладонью рот.
Мне бы стоило отправиться за ней, постараться всё объяснить получше и успокоить, но я решил сделать всё это после. Когда будет что показать в качестве доказательства. А пока все мои планы — это только слова и ничего больше.
В итоге в крепость я отправился с отвратительным настроением и стойким желанием кому-нибудь что-нибудь оторвать. К середине пути стало полегче, а когда в сотый раз мысленно повторил: «Она всё поймёт и только спасибо скажет.», я даже испытал жалкое подобие облегчения.
Черепаха встретил меня сидящим на крыльце и пристально разыскивающим новые дырки в башмаке, поднеся его к самому носу. Заметив мой автомобиль, он быстро обулся, не зашнуровываясь, вскочил и поковылял навстречу.
— Костоломчик приехал! — заголосил ещё на подходе. — А чаво ж не звякнул? Я б тебе, знаш, какой пировник забабахал бы? У-у-у, гудели бы всей Чаркой.
— Дело у меня срочное, нет времени на пировники. Кстати, что это такое?
Горбун замахал руками, не принимая отказа.
— Щас всё будет, никакого времени и не надобно. Обожди мальца, я только козявке этой на стол велю накрывать.
— Кому велишь? — улыбка сама собой растянула мои губы от одного только вида делового горбуна.
Расцвёл он тут на хлебном месте. И пузом
