– Не стучись, все равно не откроем! – прошипел один из парней, и грохот почему-то прекратился, как будто мутант понял, что ему только что сказали.
Фонари шарили по залу. В сердце что-то екнуло. Я вновь затрясся. Нет, не потому, что машины не было. Танк горделиво стоял на положенном ему месте. Но зал наполняло тихое гудение от сотен, нет, тысяч пар крыльев. Куда ни посмотришь, всюду виднелось подрагивающее покрывало ржаво-желтых, бурых цветов.
– Всем замереть и не шевелиться! – скомандовал Горыныч, и слабый шепот Светлого донесся из-за его широкой спины:
– Знаете, братцы… А я, кажется, понял, кто это… Мать в детстве рассказывала, что еще до Катастрофы… был у человечества страшный враг… этакие бабочки… Молью назывались!..
Мириады глаз пристально следили за каждым нашим движением.
Первобытный, звериный инстинкт шевельнулся в глубинах моей души. Пришел страх. Какой-то животный ужас взял надо мной верх. Трясло так, что все органы, казалось, вот-вот покинут свои привычные места. Я сглотнул, пытаясь избавиться от кома в горле. Голос в голове настаивал: «Бежать, надо спешить. Еще есть шанс!.. Несись отсюда со всех ног, и, может быть, тебе удастся спастись! Тебе здесь не место, это не твоя жизнь. Тебе с ними не по пути, пусть они стоят и ждут смерти, а ты должен выжить!» И я послушался, развернулся и помчался прочь, ударом плеча открывая себе путь к спасению.
– Нет, Игнат, стой! Куда… – последнее, что я услышал позади.
* * *
Не оборачиваясь ни на секунду, я летел, сломя голову, по уже знакомой дороге. За спиной нарастал кошмарный гул крыльев и скрежет трущихся друг о друга в предвкушении поживы лап. Может, мне везло, а может, просто подобное сопровождение всех распугало, но на улицу я выскочил, так никого и не встретив. И, как загнанный зверь, метнулся ко входу в метро.
Клекот «птиц» прозвучал сверху призраком неминуемой гибели. Я продолжал бежать вперед, но в тот же миг из Театра вырвалось полчище бабочек, и доселе единственные хозяева неба переключились на более многочисленную добычу. Раздались пронзительные, такие жалобные крики и хрипы, от каждого из которых сжималось сердце. Затем все слилось в безумную какофонию звуков, она нещадно била по ушам, заставляя валиться с ног. Падение, разбитые в кровь колени. «Поднимайся! Беги!». И снова стремительный, выматывающий рывок к спасению.
Вот он подземный переход! Врезаюсь в заросли, разрываю ОЗК о корни, проламываюсь к гермоворотам, потом разбиваю о них руки в кровь, пытаясь достучаться до внутренней заставы.
Так неосторожно…
Меня впустили, но хитрые твари в своих норах только этого и ждали. Они хлынули в вестибюль, проникнув в святая святых людей. В их жилище.
Завязался бой. Завыла сирена. Многие тогда погибли. Впервые со времен Великой Войны закрыли вторые гермодвери, расположенные перед коридором, ведущим непосредственно в основной зал. Тогда мои глаза потухли навсегда. Не осталось никакого смысла в такой жизни…
* * *
Проходил день за днем, и, занимаясь уборкой, я наблюдал за людьми, которые все больше походили для меня на серых призраков.
Ганза вскоре прознала о произошедшем. Совет безопасности Кольца принял решение о ликвидации представляющего потенциальную угрозу туннеля, служащего переходом на Достоевскую. Прежде чем он был завален, проживающим на данной станции было предложено получить ганзейское гражданство и переселиться по предписанию на одну из указанных руководством платформ.
Недолго думая, народ с радостью согласился на невиданно щедрые условия. Уезжая, кто-то даже дергал меня за рукав. Мол: «Пошли парень. Вот там заживем!» Кто это был, я так и не запомнил – перед внутренним взором висело лишь несколько лиц…
* * *
Я по-прежнему подметаю платформу. Ведь я всего-навсего уборщик на забытой, оставленной всеми станции. Зачем я это делаю? В чем смысл? Не знаю…
Отец покинул никчемного сына, отправившись на небеса. Сталкеры погибли по моей вине!.. Последний раз, когда я его видел, Светлый был белым как мел… Ведь если бы тогда послал этот внутренний голос куда подальше, у них мог быть шанс, пусть эфемерный, но все же… А я украл его, променял на свою никому ненужную жизнь. Предал. Эта темная станция – все чего я заслуживаю.
Одинокий костер горит посреди арок. Желто-красный ад тянет свои щупальца вверх, заставляя мрак плясать вокруг. Из самых дальних углов, из ниш у потолка, куда не проникает свет от этого дьявольского огня, со всех сторон ко мне сползаются тени. Они водят вокруг свой хоровод, я один из них. Из обжигающего пламени глядит лицо той безобразной старухи. Жру свою плохо прожаренную крысу, давлюсь, но запихиваю в рот кусок за куском. Мне больно. Мне одиноко. Но так и должно быть. Слез больше нет, они давно высохли, теперь я не имею права рыдать. На мраморных плитах странные блики мечутся в своем жутком танце. Писатель прошлого осуждающе взирает на меня со стены. Его образ отражается в натертом до блеска камне. Он непреклонно смотрит из зазеркалья с той, обратной, стороны бытия. Пока могу, я выдерживаю этот взгляд, а как только мои плечи начинают сгибаться под ним, ухожу спать, закрываясь в коморке за огромным портретом, вместе со своими метлой и совком для мусора. Там он не может за мной наблюдать. Засыпая, я смею молить лишь об одном: пусть мне никогда больше не привидится во сне улыбающееся лицо Влада, любящий образ отца и всех остальных. Но они все равно приходят ко мне изо дня в день…
* * *
Костер. Но я же его не зажигал. Кто эти двое, что сидят там рядом? Не разобрать. Нужно подкрасться поближе…
Пожилой мужчина и маленькая девочка. Она сразу привлекла мое внимание: невинное круглое личико, светлые, почти белые волосы. Видимо, родилась уже здесь, в подземельях метро. Девушка-ангел. Но ты еще так мала, не в твоих силах спасти меня.
Я не выходил на свет, лишь наблюдал за пришельцами. Из обрывков разговоров узнал о том, что этот мужчина – ее родной дедушка, что они скрываются от кого-то, что-то пережидают. Он называл девочку Надей. Надежда… Какое подходящее имя… Но я не смею приблизиться к ним. Эта семья скоро уйдет, и все будет так же, как прежде…
Вот дед учит ее защищаться. Он показывает, как нужно действовать, и вкладывает в ее невинные руки пистолет. Зачем? Не делай этого! Она ангел, ей не нужно оружие.
Неосторожное движение. Шорох.
Девочка испугалась и выстрелила.
Горячая пуля разрывает мне грудь, пробивая легкое.
– Дедушка, что это было? – испуганно плачет Надя.
Старик подходит ближе. Его глаза расширяются от удивления. Я лишь грустно улыбаюсь. Больно, но ничего, я потерплю еще немного, еще чуть-чуть. Ведь, в конце концов, это тоже выход. Спасибо тебе, Надежда, что подарила мне его.
