О папке вспомнили только к закату. Причём вспомнила Катенька.
– Доставай, Палыч, -приказала она, как только закончила вечернее кормление (про себя Емельян Павлович называл процесс "вечерней дойкой").
– Что именно доставать? - проворковал Леденцов и приобнял законную супругу.
Несмотря на напряжённое утро и день, он был настроен игриво.
– Палыч, угомонись, - сказала Катенька с предельной строгостью, но не смогла сдержать довольной улыбки в уголках глаз. - Давай сюда свою папку. В смысле, папку своего друга. Всё, хватит!
Последнее относилось к рукам мужа, которые уже нашарили в одежде Катеньки заветные застёжки. Леденцов с протяжным вздохом покорился и полез в стол.
Папка была серой и картонной. Её тесёмочки навевали мысли о бухучете эпохи социализма. Емельян Павлович положил папку на стол и вдруг застыл. Игривое настроение в момент улетучилось.
– Солнце, - сказал медленно, как будто читал молитву, - не будем её открывать.
– Что?
– Там что-то плохое. Что-то такое, от чего нам всем будет плохо.
Катенька погладила мужа по голове, открыла рот, но Леденцов торопливо закачал головой.
– Не спорь. Я точно знаю. Иван Иванович… это искуситель… лукавый. Всё, что он даёт, ведёт нас к беде. Мы не будем это читать.
Жена обняла его сзади и прижалась ухом к уху. Стало слышно, как тикают каминные часы. Заурчал холодильник. Емельян Павлович волосами почувствовал, что Катенька подняла голову и смотрит в окно.
– Там костёр жгут, - сказала она, - во дворе.
Снова стало слышно, как тикают часы.
– Вот видишь, - отозвался Леденцов, - это знак.
С мороза он вернулся раскрасневшийся и улыбающийся. Катенька выскользнула в прихожую и принюхалась.
– Му-у-уж! - ужаснулась она. - Ты пил?
– Пятьдесят грамм с соседом. Пока догорало. Честное леденцовское!
Жена попыталась прижаться к нему, но отскочила, сморщив носик, - она не любила холода.
– Слушай, - сказала она, лукаво поглядывая в сторону, - Юлька ещё, наверное, полчаса поспит. Может, и мы… поваляемся? Ай! Леденец! Не лезь ты холодными руками!
– Иди в спальню, - Емельян Павлович улыбался пуще прежнего, - я сейчас. Зайду в ванную, руки отогрею.
По пути к умывальнику Леденцов достал телефон, хотел отключить, но передумал - и набрал номер Портнова.
– Да, - сказал очень спокойно. - Нет… И не буду… Я её сжёг. Иван Иванович, я решил… Да, правильно… Прощайте.
В спальне его уже ждали. Из-под верблюжьего пледа торчал только носик любимой жены. Прежде чем допустить Леденцова до тела, она спросила:
– Портнову звонил?
– Угу.
– Что сказал?
– Правду. Что папку сжёг и общаться с ним больше не буду.
– А он?
– Я не понял. Что-то вроде "Ну вот вы и выросли, мой юный мастер силы". Прям магистр Йода.
– Это кто?
– В "Звёздных войнах".
– А теперь… Ай! Все равно руки холодные!
– Ничего, сейчас тебе жарко будет, - пообещал Емельян Павлович и нырнул под плед с головой.
Следующий Новый год Леденцовы встречали за городом в узком семейном кругу. Губернатор вежливо отказался, да, честно сказать, Емельян Павлович и не настаивал. В последнее время он все чаще слышал за спиной шепоток, что-де своим коммерческим успехом он обязан только личным связям с бывшим главврачом. Напоминать, что Леденцов заложил свою империю областного масштаба ещё до выборов, было глупо. Хуже того - альтернативный шепоток утверждал, что губернатор "в кармане" у Емельяна Павловича, а сам Емельян Павлович через "Мулитан" отмывает чуть ли не колумбийские наркодоллары.
Словом, не приехал губернский голова - и слава богу. С ним увязалась бы стая приближённых, у которых на Леденцова была устойчивая идиосинкразия. От новых знакомцев, которые лезли к Емельяну Павловичу в приятели, удалось отболтаться. Самые лучшие друзья, из прежних, искренне сокрушались, что не смогут составить компанию.
Так и получилось, что в загородный дом приехали четверо: Леденцовы-старшие, Юлька и огромный сенбернар Плюмбум. Емельян Павлович звал его запросто Свинец, а то и просто Свин или Свинтус. Обзывал понапрасну, потому как Плюмбум был кобель основательный и аккуратный; Его приобрели ещё весной, как сказал Леденцов, "ребёнка пасти". Покупка полностью оправдалась. Катенька даже отваживалась оставлять Юльку на сенбернара и убегать в магазин или парикмахерскую: Свинец умудрялся по полтора часа удерживать шуструю девочку в пределах коврика для игр - и безо всякого применения мощных челюстей, одним носом.
А уж в снегу они с Юлькой смотрелись просто замечательно, прямо ролик "Использование служебных собак для спасения альпинистов". Девочка в ярком непромокаемом комбинезоне была непрерывно спасаема мощным Плюмбумом из сугробов. Удовольствие получали все, включая зрителей-родителей.
"Не простудилась бы, - подумал Емельян Павлович, - вернётся, придётся греть и переодевать в сухое". На секунду Леденцову захотелось просто пожелать дочке здоровья… Но в следующую секунду желание пропало.
После прошлого Нового года они с Катенькой долго судили-рядили и договорились - зарыть "топор" в землю. Даже во благо ребёнка Леденцову запретили становиться мастером силы, тем паче - мастером сглаза. "Не надо, Палыч, - сказала тогда Катенька, - Юльке все это потом боком выльется. Давай, как все". Поначалу Емельян Павлович срывался, пытался мухлевать, "колдовать" вполсилы, но бдительная жена умудрялась обнаруживать любое, самое мизерное, применение "топора" к ребёнку - и на любом расстоянии. Изредка Леденцов применял свои способности для решения конфликтных ситуаций в бизнесе, но потом обнаружил, что особой необходимости в этом нет.
Последние полгода он если и подправлял судьбу, то едва заметно даже для себя самого. В такие моменты Емельян Павлович воображал себя маститым художником, который решил завязать и посвятил освободившееся время покраске заборов. То и дело намётанная рука начинает выводить на заборе то портрет, то натюрморт, но экс-художник спохватывается и торопливо замазывает широкой малярной кистью набросок.
Голос жены вытряхнул Леденцова из размышлений:
– Пойду приведу Юльку, а то уже темнеет.
Емельян Павлович порадовался, что больше ему никуда ехать не придётся, снял с каминной полки бокал, с предвкушением восторга понюхал нагревшийся коньяк и вернулся к окну. Возле ворот стоял автомобиль. Приглядевшись, Леденцов опознал в нём такси. Это было странно - никто из потенциальных гостей не пренебрёг бы личной иномаркой в угоду сомнительной "Волге".
Из такси в сугроб вывалилась фигура в невзрачном пальто.
"Черт, - подумал Емельян Павлович, - там же Юлька! И Катенька!" Одеваясь на ходу, он вспомнил, что на улице и Плюмбум, но не слишком успокоился. Он никогда не видел своего пса злым и потому не был уверен в надёжности его как охранника.
