Зато к двадцати годам ты сможешь закончить любой престижный университет, к двадцати пяти получить степень доктора наук, наклепать множество научных трудов, сделать массу открытий и в тридцать — ну, максимум в тридцать пять — стать действительным членом Академии Всех Наук…
То же самое — и в отношении личной жизни. Сколько времени в той, первой, жизни потеряно на девчонок, которые впоследствии оказывались глупыми, вздорными и неинтересными. А если вспомнить неудачный брак, ссоры, порчу нервов себе и другим и в конечном счете — развод… Слава богу, хватило ума не обзаводиться детьми, а то бы проблемы возросли в геометрической прогрессии.
Но теперь-то мы — люди опытные, и нас на мякине не проведешь. Долой семью как фактор, отвлекающий от творческой деятельности на благо общества! Да здравствует свобода и независимость!..
Об этом я размышляю, шествуя в строю сверстников Саши Королева под предводительством воспитательницы. Почему-то этот нелепый анахронизм — водить детей обязательно колонной по двое, да еще заставляя держаться за руку соседа, — до сих пор сохранился в дошкольных учреждениях.
Моим напарником оказывается черноволосый крепыш с пластмассовой лопаткой, которую он небрежно тащит под мышкой. Время от времени он косится на меня и, словно проверяя на прочность, принимается больно сжимать своей потной ладошкой мои пальцы. Наконец мне надоедают эти садистские штучки, и я собираюсь одернуть черноволосого словами: «Прекрати, иначе я надеру тебе уши!» — но вовремя осознаю, что такая тирада будет звучать нелепо в устах пятилетнего малыша.
Приходится прибегнуть к более действенным методам отпора. Например, лягнуть будущего садиста незаметно от воспитательницы.
Однако, вместо того чтобы уняться, черноволосый отпускает мою ладонь и с силой толкает меня в спину. У меня появляется прекрасная возможность убедиться в том, что я еще не владею своим новым телом. Видимо, мозг мой никак не привыкнет к тому, что тело весит килограммов двадцать, а не девяносто, как раньше. Не удержавшись на ногах, я кубарем лечу на песок аллеи, сбивая впереди идущих. Колонна сразу превращается в толпу, заливающуюся дружным хохотом. И с чего взрослые взяли, что дети — это ангелочки во плоти? На самом деле, трудно найти более злорадных, кровожадных и неразумных существ…
Поднявшись, я чувствую, что теряю остатки контроля над собой. Мой обидчик упивается победой, и смазливое личико его расплывается в самодовольной Улыбке.
В следующую секунду я убеждаюсь в том, что однажды приобретенные навыки никуда не исчезают, в какое бы тело тебя ни пересадили. Во всяком случае, подсечка, которую я провожу, оказывается классически мгновенной и безупречной — черноволосый, не успев пикнуть, лежит на спине, а я восседаю на нем верхом, готовясь при малейшем сопротивлении отключить соперника одним ударом в сонную артерию…
— Саша! Прекрати! — раздается крик воспитательницы. — Ты что делаешь, негодник? Разве можно драться?
В следующий момент сильные руки отрывают меня от черноволосого, подняв в воздух, и вновь опускают на землю.
У воспитательницы — встревоженный вид. Наши глаза на миг встречаются, и, наверное, женщина видит в моих что-то необычное, потому что в следующий миг она странным голосом осведомляется:
— Что с тобой происходит, Саша?
Я опускаю голову. Мне стыдно. Подумать только — пятидесятилетний мужик, а веду себя как самый настоящий дошкольник!
— С тобой все в порядке? — продолжает допытываться женщина. — Как ты себя чувствуешь?
— Нормально, — вынужден выдавить я. — Я… я больше не буду…
Уши мои пылают, как будто их окатили кипятком.
— Что ж, посмотрим, — с сомнением произносит она. — А чтоб до тебя лучше дошло, что нельзя драться со своими товарищами, после обеда встанешь в угол! На весь сончас!..
Как страшно — аж жуть… Да если б ты знала, милочка, сколько наказаний мне пришлось понести за всю свою предыдущую жизнь! И стояние в углу было не самым тяжким из них…
— Виктория Анатольевна, — пищит за моей спиной девчачий голосок. — Не наказывайте Сашу! Он не виноват! Борька первым начал! Он толкнул Сашу, и Саша упал!..
Что это за адвокат у меня выискался? Ага, вот она. Белобрысые косички, подвижное личико, некрасивая брешь в передних зубах и простенький сарафанчик, едва прикрывающий загорелые исцарапанные ноги.
— Ну все, хватит! — пресекает возможные сомнения в своем педагогическом авторитете Виктория Анатольевна. — На обед опаздываем, дети! Построились, быстренько!.. Сорокин, мы строимся всегда парами, а не троицами!..
Я протягиваю Борьке руку, приглашая его помириться, но черноволосый противник оказывается не просто садистом, а злопамятным садистом. Он отворачивается, и рука моя (смешная пухлая ладошка, столь не похожая на ту руку, которую я привык считать своей!) повисает в воздухе.
М-да-а, похоже, ты сморозил глупость, старина. Все еще не привыкнешь к своему новому возрастному статусу. Ты же — нормальный пятилетний ребенок, а ведешь себя, как взрослый! Учти на будущее: в детсадовском возрасте не принято обмениваться рукопожатиями.
И все-таки ладошка моя не остается пустой. Однако руку мне протянули не в знак примирения, а чтобы составить пару в образующейся колонне.
Это та девочка, которая заступилась за меня перед воспитательницей. Она улыбается мне своим страшненьким ртом так, будто хочет приручить дикого зверька.
Все-таки в общении с детьми есть своя прелесть. Все их чувства написаны на лице несмываемой краской. Они не умеют притворяться. И им нечего скрывать. Не то что взрослым..
Воспитательница Виктория ведет нас к белому зданию, виднеющемуся вдали за стволами деревьев. На крыше крутится флюгер в виде игрушечного слона. Видимо, это и есть детский сад. Второй дом для этих детишек. А отныне — и для меня тоже… Моя заступница тихо спрашивает:
— Саша, а где ты научился так драться?
Я поднатуживаюсь, чтобы возродить изрядно потрепанное в последнее время чувство юмора, и изрекаю:
— Не скажу: военная тайна!
Однако щербатая на юмор реагирует неадекватно. Она на одном дыхании исторгает из себя длинный монолог, из которого следует, что мне лучше дружить с ней, потому что только она умеет хранить разные тайны… например, она знает, что у Нинки Головлевой есть дырка на трусиках, но она об этом никому на свете не расскажет, как и то, что Маринка Соловьева любит Кольку Прибытова, и про то, что я, Саша, умею и люблю драться, она тоже никому не скажет… а если тот же Борька когда-нибудь будет опять к ней приставать и дергать за косички, как он всегда это делает, потому что он плохой, то ты, Саша, за меня тогда заступишься и опять ка-ак кинешь его на землю…
