Владимир Березин - Путевые знаки

Я сразу представил себе, что Одноглазый нацепил прибор ночного видения.

– Отчего он не стреляет? – шепнул я Владимиру Павловичу.

– Боится шкурку нам попортить, – ответил он из темноты. – На самом деле ему совсем не нужны отметины от пуль на стенах. Зачем это ему, вдруг кто ещё в гости зайдёт?

Буддисты поняли, что терять нечего, и гнусаво запели. От этого пения вообще недолго было свихнуться. Людоед и пофигисты в одном флаконе. Похороны с музыкой. Впрочем, похороны, видно, случатся, когда людоед нас полностью переварит.

– Гости плохо себя ведут, – снова раздался голос хозяина за дверью. – Гостей надо наказать.

Одноглазый топтался у дверей, явно к чему-то готовясь. Я высказал свое предположение о приборе ночного видения вслух. Темень была абсолютная, но наш хозяин не учёл того, что мы провели полжизни в тоннелях метрополитена. Это с питерцев спросу было никакого, а вот мы научились слушать темноту. Владимир Павлович, поняв, что Одноглазый ещё не вошёл в комнату, зашептал мне на ухо:

– У меня есть фонарик. Пластиковый, поэтому он прошёл сквозь рамку. Как только он войдёт, постарайся попасть ему из рогатки в глаз. В смысле, в окуляр.

Я достал рогатку и сделал несколько вдохов, чтобы успокоиться. Вместо пульки я свинтил с нижней поверхности стола большую гайку.

– Ещё раз, соберись, – повторил Владимир Павлович. – Сейчас я включу свет, постараюсь попасть лучом ему в прибор ночного видения. На секунду он ослепнет, так что постарайся не упустить эту секунду.

В этот момент Одноглазый скрипнул дверью.

– Ну, Саша, действуй! Давай, чёрт, давай!

Я оттянул резинку на рогатке. Моя пулька со свистом ушла в полёт, и Одноглазый завопил, схватившись за свой глаз, вернее, за разбитый прибор ночного видения. Кажется, осколки проникли довольно глубоко, и Одноглазый совершенно ослеп.

Продолжая вопить, он скрылся за стеной.

– Что теперь?

– Будем пробираться наверх, что же ещё? – ответил Владимир Павлович.

Только как пробираться, было совершенно непонятно, – гермодверь наверху, ведущая в фальшивый домик, была заперта на кодовый замок.

Наши размышления прервал чудовищный рёв за стеной. Мы бросились к двери, которую наш хозяин не догадался или не сумел запереть. Пробежав по длинному коридору, мы очутились в огромном, подавляющем своими размерами подземном ангаре. Посреди него стояла машина-монстр с двумя кабинами. Метров двадцать длиной, с восемью колё сами с каждой стороны, она производила довольно страшное впечатление, особенно в замкнутом ангаре.

Одноглазый залез в левую кабину и шуровал там чем-то.

– А это ещё что? – вопросил я окружающее пространство.

И пространство устами одного из наших спутников ответило:

– Это МЗКТ, – выдавил из себя один из буддистов, пожилой дядька.

– Что?

– Тягач такой. В смысле, это не МАЗ, а МЗКТ, то есть это Минский завод тягачей. Это платформа для стратегической ракеты.

Он назвал ещё пять или шесть цифр, которые мне совершенно не хотелось запоминать. Главное я понял, это был ракетный тягач без ракеты, стартовый комплекс, лишённый боевой начинки. Теперь всё вставало на свои места, и было понятно, чем занимался старик-хозяин.

Интересно, правда, запустил ли он свой «Тополь» или вывалил куда-нибудь в болото?

– А ты-то откуда это знаешь? – всё же спросил я буддиста.

– Да я их строил, – вздохнул тот и посмотрел вбок. – Строил их, гадов, в городе Минске… Сейчас точно ворота откроет…

– Так рванём вперёд.

– Наш хозяин не дурак. Он встанет у ворот и порешит нас там к чёртовой матери. Проход узкий, и он даже вслепую нас всех там положит.

Утихший было мотор машины взревел, и всё пространство вокруг наполнилось кисло-горьким дымом. Ворота, скрипя, открывались. Конечно, за это время они перестали быть настоящими гермоворотами, резина повсюду облетела, но было понятно, что никакой дырки, пригодной для того, чтобы вылезти, нам судьба не предоставит. Сейчас он поедет вперёд, закроет ворота и позовёт своих. Одноглазый, вернее, теперь – Безглазый, вылез из кабины и стал шарить в пространстве перед собой выставленным стволом автомата.

Буддисты, стараясь не шуметь, полезли на платформу машины. Я понял, что надо делать, и шепнул Владимиру Павловичу, что мы лезем вниз, под брюхо этого гигантского колёсного монстра. Край платформы находился у нас как раз на уровне головы. Протиснувшись между колёсами, мы с железнодорожником зависли под днищем, благо какой-то душевный человек предусмотрел там скобы неясного назначения.

Мы оказались правы, тех, кто полез на место ракеты, ждала незавидная участь. Наш хозяин профилактически зачистил верхнее пространство длинными очередями. Остался невредимым только один буддист, распластавшийся на крыше кабины. Ворота, наконец, открылись, и тягач, заревев, двинулся вверх по длинному, напоминающему аппарель пути.

Вскоре крутой бетонированный выезд из ангара закончился, и тягач оказался, судя по хвое и веткам на дороге, в лесу. Машина шла не сказать чтобы быстро, но чрезвычайно плавно. Мы, казалось, избежали самого страшного, и тут наш буддийский товарищ сорвался, и сорвался неудачно, угодив как раз под колесо поворачивающей машины. Причём повернулись сразу три колеса, так что у упавшего не было никаких шансов. За шумом мотора мы не услышали ничего, ни крика, ни стона. Нам повезло больше. Мы с Владимиром Павловичем плюхнулись в дорожный песок в тот момент, когда тягач сбавил скорость на подъёме, и ещё долго лежали, слушая, как удаляется грохочущая шайтан-арба. – Как ты думаешь, как это он ведёт вслепую? – спросил я. – Не он ведёт, там наверняка автопилот. Маршрут вбит в его память давным-давно. А может, наш подслеповатый друг его давным-давно поменял. Это, впрочем, неважно. Меня-то больше тревожит, что такие штуковины поодиночке не стояли. Наверняка наш гостеприимный хозяин надеется на помощь. Поэтому надо поторапливаться. И мы стали поторапливаться. Определившись по солнцу, мы ходко пустились в путь к железной дороге.

Мы уже довольно далеко отъехали от места, где провели эти несколько страшноватых дней, когда рядом на холмах я заметил огромные вышки с медленно крутившимися лопастями. Будто толпа сумасшедших, машущих руками, стояли на пригорке ветрогенераторы. Зрелище было завораживающее, особенно потому, что с нашей стороны ветра не чувствовалось и казалось, что лопасти движутся сами по себе, беззвучно и размеренно. Но ветрогенератор – это электричество, а электричество – это всегда его потребитель поблизости.