Умирают такие государства, гибнут под ударами эволюционировавших соседей, обошедших догматиков в своем политическом и экономическом развитии, если вовремя не окорачивает бедославных борцунов власть, а наоборот, срастается с этими пустосвятами.
Все начинается с того, что религия, вера – вещи глубоко интимные – становятся обязаловкой, с того, что Церковь, вместо тихой заботы о душах прихожан и, куда уж без этого, о своей мошне, нравоучительно вещает. Как только поднимают головы клерикалы, как только проявляются их попытки что-то кому-то навязывать – надо бить. Бить жестоко и беспощадно. Иначе – стране конец.
Вот и воюем с патриархом, чересчур на мой взгляд, навязчивым. Тихо воюем, сор из избы не тащим – ведь те, кому храм – это обитель не только Создателя, но и место, где им покойно и хорошо, они-то ни в чем не виноваты. Так к чему их расстраивать?
Я, правда, не только с патриархом не дружу, не одним антиклерикализмом жив Киндяшков. Тоталитарофагов тоже не люблю, к примеру. Согласитесь, любой из нас неоднократно слышал нечто вроде: «Сталина на них нет»…
Нет, к самому Виссарионычу я очень даже неплохо отношусь, без преклонения, но и без неприязни особой. Не в Сталине дело – был он обычным homo, весьма при этом даже sapiens, что-то делал прекрасно, в чем-то ошибался, где-то и палку перегибал… Никто не свят.
Нет, дело не в Сталине (Гитлере, Франко, Корнелии Сулле и т. п.), а в вождизме, желании «твердой руки», совмещенной с верой в «доброго царя», а, если приглядеться, наоборот – в нежелании. Нежелании делать хоть что-то вообще, ни для себя, ни тем паче для окружающих, мечта о том, что прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете, все всем задарма сделает (но мечтуны все равно скажут, что сделано не так, и плюнут ему в спину), нежелании принимать решения, брать на себя ответственность, не говоря уже о повышенных обязательствах. Мечта о вожде, суровом, но мудром, который ужо порядок-то понаведет, сраной метлой вычистит и коррупцию, и преступность, и леность, прижмет негодников к ногтю, и будет мечтунам щастье. Многа-многа.
Не осознают, убогие, что при выметании и они могут попасть в разряд мусора, шлака истории, балласта, не понимают, что не нужны они, Alte Kampfer`ы[3] такой власти. Требуют сильную руку, которая разом покончит с преступностью и развратом, выведет страну на первое место в мире да посадит всякое жулье и яблони на Марсе. Не осознают, не понимают, что их это непременно коснется, что чем сильнее власть, тем, разумеется, страна сильнее… и народ бесправнее. И чем сильнее радовались победе демократии в 1991-м, тем швыдче ратуют за сильную руку теперь.
Нет, власть сильной быть должна, это верно. Чтобы таких вот окорачивать. Но при том она, власть эта, должна самоограничиваться, чтобы не скатиться в пошлую диктатуру какого-нибудь полпотовского разлива. А ратуны за «добрые, светлые времена Лаврентия Палыча» просто люмпены или бездеятельные твари. Им не лень увидать язвы общества, но пошевелить хоть пальцем, начать исправлять мир с себя – да как можно-с. Не осознают, что рыба гниет с головы, но чистится – с хвоста.
И либерастов я не люблю тоже. Либералов-вольнодумцев, таких как Вольтер, с его жизненным кредо «Я ненавижу ваши взгляды, но готов умереть за ваше право их высказывать», уважаю. А либерастов не терплю.
Ведь что есть, по сути, либераст, сиречь «либерал продажно-выродившийся»? А есть это банальный педераст. Не по сексуальной ориентации, нет. По натуре своей мерзопакостной. Эти недолюди, кто за деньги, а кто и из любви к искусству, занимаются тем, что выискивают, вынюхивают по всем углам тех, кого угнетают, по их разумению. И потом жизнь кладут на то, чтобы угнетение это прекратить, даже если сами угнетенные о своих бедах ни сном, ни духом, и особенно стараются, если это нарушает права большинства. Отсель и политкорректность эта чертова, и реальные сроки за всякую фигню, и… И много чего.
Подрывные, деструктивные люди эти либерасты. Не понимают, что человек – зверь не социальный, отнюдь, глубоко асоциальные мы скотины, эгоцентричные, и лозунг «Живи сам и давай жить другим» понимают исключительно как «Я должен иметь право делать то, что я хочу, а кому не нравится – нехай отвернутся». Этих тоже надо на коротком поводке держать, чтобы на шею не сели и не устроили либеральный фашизм. Сначала в отдельно взятой стране, а там – и по всему миру. Это честные либералы жили под лозунгом «Liberté, Égalité, Fraternité»[4], да токмо не видать их что-то последние лет с полста.
Что самое печальное – государство, абсолютно любое, стоит на этих трех китах: клерикализме, консерватизме и либерализме. Ну… Как стоит? Скользит, вернее сказать, как на любой бы рыбе скользило, раскачивается, шатается, но покуда держит равновесие, пусть и с перекосом в одну из сторон, жить там можно. А вот как утратит равновесие, как рухнет в крайность, вот тогда и наступает полная ж…
Такой вот гранполитик.
– Стратиг, на связи митрополит Роксанский Кондратий, – раздался из динамика голос флигель-адъютанта.
О, батьку Кондратьку! И чего ж ему, интересно, надо?
Отставной полкан десантуры, мужик-кремень, немало я денежек (тайно от всех, а от него – тем паче) в его избрание вбухал, когда разведкой командовал. Редкой прямоты и целостности человек, верующий искренне и истово, но без фанатизму, прямой, как копье, но при том умный – идеальный первосвященник для моей колонии, не чета нашему Каифе VII.
– Соединяй, – скомандовал я, и, дождавшись появления Кондратия на экране, поприветствовал митрополита первым. – Благословите, отче. Чем обязан радости вас лицезреть?
– Здравствуй, сын мой. – На экране мелькнула его рука, в знак пастырского благословения осенившая меня крестным знамением. – Скажи мне, чадо, ты совсем охренел?
– Это вы, высокопреосвященнейший владыко, можете совсем или не совсем, – усмехнулся я. – А для меня «охренел» – это естественное состояние. А что случилось-то? Патриарха, когда он узнал, что я предлагаю ввести корабельных капелланов, чего его святейшество давно добивается, Кондратий хватил, простите за каламбур?
– Никто его ни за что не хватал, – поморщился преосвященный. – Сидит, радуется, официальное обращение готовит, возможно, даже сменит твое отлучение на епитимью… Ерунда все это.
Широкая ладонь отставного полковника энергично рубанула воздух.
– Тогда в чем же беда? – удивился я. – Чем вы, владыко, недовольны?
– А вот ты как считаешь, чадо, – глаза митрополита сощурились, выдавая его ярость, – из чьего диоцеза в первую руку служителей на флот заберут? Молчишь? Вот то-то, и помалкивай. Потому что у меня заберут, да еще подведут под это обоснование: мол, коли сердце такого безбожника и греховодника, как ты, смягчить смогли, так на флоте им самое и место, подвижникам. Чем это для меня, да и для тебя тоже, чревато, понимаешь?
