В газете было полно обычной чуши, из которой я выудил лишь два более или менее представляющих интерес сообщения. Первое касалось налета на миссию кадаров, расположенную на Манхэттене; там, подумал я, не обошлось без дружков Хенрика; второе — какая-то темная история о пропавшем самолете, пилот которого спустя десять лет неожиданно появился в родном Мемфисе, повел себя, мягко говоря, странно и также неожиданно исчез. Это уже была наша вотчина — ну, Сандры, если быть честным, — хотя изложенные факты, разумеется, требовали проверки. Еще я выудил из газеты сведения о том, что за последние годы уровень радиации на обоих побережьях снизился практически до нормы и что правительство разрабатывает программу заселения этих мест — систему всяких скидок, льгот и долговременных кредитов. А ехать туда, разумеется, все равно никто не хочет — дураков нет.
Полет проходил спокойно. Я с подозрением окинул взглядом салон, ожидая какого-нибудь очередного подвоха, но все было тихо. Видимо, мы уже миновали Фареры и Исландию, и в разрывах облаков внизу виднелась лишь темная поверхность океана.
Трансатлантический перелет — штука долгая и утомительная. Кажется, ничего не делаешь, а все равно устаешь — и потому я облегченно вздохнул, когда на горизонте показались знакомые силуэты Манхэттена с его заново отстроенными башнями Торгового центра. Но на этом путешествие не кончилось — нам еще предстоял перелет через всю страну. Промежуток между двумя рейсами был такой короткий, что мы едва успели перехватить по сандвичу в забегаловке нью-йоркского аэропорта и вновь поднялись в воздух, на этот раз уже над континентом, пересекая его от Атлантического до Тихоокеанского побережья. Я в Америке был только раз, и то лишь в Нью-Йорке, а Нью-Йорк все-таки — единственный оставшийся на Американском континенте транспортный и торговый узел и походит на Америку примерно так же, как кинозвезда — на какую-нибудь девку из бара.
Этот, второй, перелет был все же покороче, но, когда мы приземлились в аэропорту Лос-Анджелеса, в голове у меня все окончательно перепуталось, в том числе и часовые пояса, и я так и не мог сообразить утро тут или вечер.
Я ждал, что нас встретят какие-нибудь солидные коллеги из местного управления, но на выходе в зале прилетов плакатом «Норвегия, сюда!» размахивал молодой темнокожий малый в вылинявших джинсах и майке с изображением штата Калифорния и надписью «Я предпочел бы жить в аду».
— Привет, — сказал он, пожимая всем по очереди руки, — меня зовут Рамирес. Я отвезу вас в Ногалес. Паршивое место, если честно. Но там у нас штаб.
— А ты кто такой? — подозрительно спросил Хенрик. Может, он думал, что его обманом заманили в эту глушь, чтобы обезглавить организацию «Свободная Земля»?
— Я-то? Рейнджер. Патрулирую границы. Командир попросил встретить вас, раз уж мне все равно нужно было в Эл-Эй за оборудованием. Генератор подсел.
Мне кажется, Хенрик предпочел бы более торжественный прием, но этому малому на всякие чины и звания было явно наплевать.
— Эл-Эй? — удивился Карс.
— Ну, Лос-Анджелес. Значит, вы кадар! Тут у нас чужаков сроду не было. Тут и свои-то жить отказываются! — Он весело усмехнулся. — Тяжело вам тут придется, ребята!
Он, по-моему, был из тех весельчаков, что вечно хихикают да посвистывают, сообщая вам самые неприятные новости. Удобный характер для такой работы.
— Ладно, — сказал я, — разберемся как-нибудь. Где твоя телега?
— Там, — он неопределенно махнул рукой. — На стоянке.
Мы вышли из здания аэропорта, и на меня обрушилось слепящее солнце. Над Лос-Анджелесом бушевал зной — я уж и забыл, что такое бывает.
Тихоокеанскому побережью в Катастрофе досталось больше всего — мощная ударная волна вызвала подвижку тектонических пластов, и серия землетрясений, которых издавна так боялись калифорнийцы, прокатилась по всему побережью. Я видел фотографии моста Золотые Ворота, перекинутого над заливом Сан-Франциско. Так вот, он обрушился с первым же толчком, и его с тех пор так и не восстановили. Равно как и деловой центр Лос-Анджелеса. Люди отсюда бежали, забыв прихватить даже самое необходимое, и стали потихоньку возвращаться обратно лишь пару поколений спустя, когда начала спадать радиация и ветры, клубящиеся над Долиной Смерти, больше не приносили с собой тучи радиоактивного песка. Но местные уроженцы умерли на чужбине, так и не дождавшись этого, а новичкам было все равно — вместо роскошного конгломерата городов сейчас тут была просто горстка отстроенных наспех поселений, из которых Лос-Анджелес оставался самым крупным — аэропорт почти не простаивал. Изменилось все — рельеф, климат, очертания берегов, а уж страсти про эти места рассказывали самые невероятные.
Джип Рамиреса — побитый, исцарапанный, разрисованный камуфляжными пятнами — выглядел хуже, чем ездил; у него оказался мощный ровный ход. Мы миновали центр города с чернеющим остовом «Бонавентюр-отеля», заброшенные особняки богатых кварталов, поросшие какой-то мутировавшей разновидностью плюща с глянцево-черными листьями и цветами, пылающими точно синие языки пламени. Жилым казался только примыкающий к аэропорту район, все остальное, даже залитое беспощадным солнечным светом, производило впечатление кладбища, — и все же за выбитыми окнами увитых зловещим плющом домиков шла какая-то тайная жизнь. Один раз я даже увидел, как из трубы в безоблачное синее небо уходит тоненькая струйка дыма.
— Там разве кто-то живет? — обернулся я к Рамиресу. С виду дом казался совершенно вымершим.
Рамирес нахмурился.
— Мутанты, — неохотно ответил он. — Но их трудно увидеть. Они появляются только по ночам.
Сандра вздрогнула, словно, несмотря на льющийся с небес раскаленный свет, ее пробрал озноб.
— Что тут у вас делается?
Тот пожал плечами:
— Может, в Гиблых Землях и проще прокормиться, но выжить проще в городе. Вот они и занимают заброшенные дома — целые кварталы. Пусть себе… кому бы они мешали, если б не…
— Не что? — быстро спросила Сандра.
— Ну, им приписывают всякие сверхъестественные способности. Дурной глаз, например. Считается, что они могут наводить порчу на человека. Поэтому лучше им днем на улицу не выходить, да еще в одиночку. Было на моей памяти несколько паршивых случаев… Сами понимаете, полиции тут у нас нет. Только в аэропорту, и ту присылают из Нью- Йорка. А так… кто у нас занимается охраной порядка? Те же горожане…
— А вы на что? — сухо спросил Хенрик.
— Мы же тут не живем. Так, наезжаем пару раз в месяц. Мы патрулируем границы, следим, чтобы всякая нечисть сюда не лезла. Один раз, правда, я подбросил мутанта на своей тачке — толпа за ним гналась…
— И на что он похож? — с интересом спросил Карс.
Рамирес задумался.
— Трудно сказать. Они и впрямь умеют отводить глаза. Или могут менять облик. Я думаю — пока он на тебя смотрит, он может внушить тебе все, что угодно. Ты видишь его таким, каким ему хочется. Стоит ему отвлечься… ослабить внимание… или если он выпадет из твоего поля зрения… Я один раз увидел его уголком глаза, когда он не чувствовал, что я на него смотрю… так это было что-то страшное…
— И что дальше? — продолжал любопытствовать Карс.
— А ничего. Я высадил его на окраине. Самое смешное, что он меня даже не поблагодарил.
Уцелевшие кварталы внезапно кончились, точно срезанные ножом, и за ними открылись километры хаоса — рухнувшие постройки, обугленные обломки, торчащая в небо арматура. Все это затянулось теми же черными зарослями и казалось пейзажем какой-то другой планеты. Дорога была такой разбитой, что джип продвигался медленно и осторожно, объезжая каждую выбоину и подозрительную трещину.
— Тут мало кто ездит, — пояснил Рамирес, — разве что фермеры из тех, что еще держатся за свои клочки земли, да и мы — рейнджеры. Но остальные дороги еще хуже.
— Фермеры? — удивилась Сандра.
Рамирес вновь усмехнулся.
— Самые упрямые не съехали отсюда даже сразу после Катастрофы, когда правительство сгоняло всех чуть не силой. Люди тут всегда держались за свою землю.
— А тут… не опасно?
Машина наконец миновала чудовищные последствия разрушений и теперь ехала по пустоши, поросшей кое-где корявыми низкими деревьями.
— Да вы не видели эти фермы! Это же настоящие крепости! Ограда в два человеческих роста, да еще по верху колючая проволока пущена. А уж продержаться на своих запасах они могут годы. Странные штуки они продают, кстати, — большая часть живности мутировала… да, это вам не Скандинавия! Ей-то, говорят, меньше всего досталось!
Я обвел взглядом окрестности…
В синее небо указующими перстами уставились каменные столбы. Они почти не отбрасывали тени — солнце стояло в самом зените.
Да, это уж точно не Скандинавия…
