мне хищной птицей, то теперь тень была идеально круглой.
Я сидел в своём ментальном укрытии, не сводя глаз с объекта, кружащего вокруг. Нутром-то я понимал, что это — Чёрная Луна, но сама абсурдность происходящего не давала в это поверить.
Что всё это значит? Что за игры разума?
Луна сделала один оборот вокруг моего кокона, и по скорлупе пошли трещины. Кокон пытался сопротивляться, но сила воздействия была слишком огромной.
Через несколько секунд целые куски скорлупы стали отлетать, и образовавшееся отверстие стало ужасно напоминать Пробоину. Я даже никогда и не думал, что может быть там, снаружи…
А там были всё те же звёзды. Которые заслонялись появившейся сбоку Чёрной Луной.
Чёрная Луна идёт… И нигде от неё не скрыться, даже в моём крепком коконе.
«Тим…» — голос Эвелины был еле слышен.
А я таращился и таращился на Чёрную Луну, чувствуя, как что-то чёрное и холодное вливается мне в душу. Оказывается, жжёный пёс по ощущениям может быть ледяным.
«Тим, услышь меня…»
Но я уже видел, что такое — Легион. Тысячи душ, собранных вместе, чтобы дать отпор богам.
Когда боги сотворили Вселенную, они дали людям жизнь, подарив частички своей души и свободу. Душа бога огромна, и частиц тоже может быть много… Единственное ограничение для человека — смертность.
Но кто-нибудь хоть когда-нибудь пытался ответить на вопрос — а что, если все эти души собрать обратно? Что… а точнее, кто получится?
Легион и был этим «кто»…
Единственным, кто осмелится дать отпор богам, для которых миры — это только игрушки. Но Легион не мог побороть то единственное ограничение, оставленное богами, словно в насмешку.
Души умирали, Легион собирал новые, и поэтому мог жить долго, почти вечно. Но это не было настоящим бессмертием, и побираться крохами от могущества творцов было невыносимо.
Значит, нужна была душа бога…
— Но богам нет дела до созданных ими миров, — голос Альберта звучал в голове, резонируя с мерцающим зрачком Чёрной Луны, — Только Незримую волновали жизни смертных, и она вернулась, чтобы угодить в ловушку.
— Ловушку… — заворожённо повторил я.
Какая-то часть меня всё ещё сопротивлялась, но это доносилось будто сквозь вату. Потому что сила Чёрной Луны была безгранична.
Тысячи лет назад в этом мире смертельно ранили богиню… Огромная зияющая рана в небесах, и раскиданные по землям чакры, и расколотый разум — это следы той катастрофы.
Альберт, которого я мог только слышать, недобро засмеялся:
— Да, Пробоина — это рана в сердце Незримой.
Я стиснул зубы, почуяв, как где-то внутри начинает ворочаться злость. Враги могли бить и пытать меня, могли прокручивать мои плоть и кости через мясорубку. Но если они попытаются сделать это с той женщиной, которую я считаю своей…
— Моя, — прошептал я.
— А все эти Вертуны, видимые и невидимые, с их стихиями и магией — продолжал Альберт, — это чакры богини…
Эвелина на миг возникла перед моими глазами, такая, как я её видел много дней назад. Обнажённая, скачущая верхом на «угольке» — мне прекрасно слышался её голос, который разносился по пустыне, чернеющей от надвигающейся тьмы.
«Я не хочу возвращаться!»
«Да, Тим, не хочу…» — кажется, Избранница всё ещё пыталась до меня достучаться.
Может ли богиня расхотеть стать богиней?
— Чёрная Луна же — это злость и обида Незримой… — словно клеймо, прожглось каждое слово Альберта в моём мозгу.
А Эвелина так и скакала перед моим взором. Её грудь вздымалась при каждом скачке «уголька», и я невольно вспомнил, как нёс её на своей спине.
— А горы? — вдруг спросил я.
— Что? — Альберт на миг растерялся, — Горы? Что — горы?
— Это что у богини?
Кокон уже сворачивался назад, возвращая меня в тот самый зал. К счастью, моё тело среагировало ещё раньше, чем очнулся разум, и пальцы уже сжимали клинок, выхваченный из ножен Перовского.
Старик всё ещё стоял, озадаченно повернувшись к обнажённой Эвелине, и эта секунда промедления стоила ему жизни.
Голова Альберта, срубленная молниеносным движением клинка, в полной тишине подкатилась под ноги троим оставшимся оракулам.
Оракулы переглянулись, но вступать в бой со мной не спешили. Вообще, они вели себя на удивление спокойно, будто всё здесь происходило по плану, и даже сейчас в их глазах ощущалось превосходство надо мной.
Жжёный пёс подкрался незаметно… Я упёр клинок остриём в пол и тяжело осел на одно колено. Вспоротый кокон где-то в недрах моей псионической души отдавал дикой болью, и все мои чакры пульсировали уже не так активно.
Словно из меня выкачали всю энергию. Магия Вето кирпичом торчала во второй нижней чакре, и чувствовалась, как застрявшая кость в иссохшем магическом пищеводе.
Мне тяжело далось разрушение кокона. И теперь я задыхался в этом месте.
«Тим, ты не должен был приходить сюда», — голос Эвелины сквозил горечью, — «Моя свобода — в пустыне».
— Он уже не уйдёт отсюда, — холодно произнёс один из оракулов, — Всё уже предрешено.
Во мне заклокотало что-то зловещее, будто за то время, что я насмотрелся на Чёрную Луну, я набрался от неё потусторонней злости. Ощущение, будто из глубин души поднималось нечто.
Знакомое чувство… Одержимый?
Я стиснул рукоять упёртой в пол сабли, пытаясь поднять себя — лезвие выгибалось под моим весом. Одержимый шевелился во мне, ворочаясь, словно медведь после долгой спячки, но проснуться никак не мог.
Противники, наконец, сделали шаг ко мне. Держа наготове клинки, они осторожно расходились в стороны, занимая удобную позицию. Несмотря на то, что их больше, они всё же боялись меня…
Оракул справа начал движение, и я бросился наперерез, перехватывая своим клинком его. Зазвенела сталь, выбив пару искр, и я, чувствуя боль в отбитых руках, отскочил. Они стали неизмеримо сильнее.
Выпад противника слева, я успеваю парировать, но клинок чуть не вылетает у меня из руки. Тут же мне в ребро под ключицу вонзается клинок третьего оракула.
Ещё неглубоко — они словно намекают, что играют со мной.
— Тебе говорили, что лучше присоединиться к нам, — третий отошёл и, протянув к языку окровавленный кончик сабли, лизнул её.
— Псовая луна вам подруга, — усмехнулся я, зажимая рану левой рукой.
Второй тут же бросился, замахиваясь саблей, и я, решив пожертвовать плечом, сделал резкий выпад в сторону первого. Тот стоял, улыбаясь, и совсем не ожидал такого, с хрипом приняв
