Липатов даже не заметил, как докурил папиросу. Аккуратно втоптал окурок в сырую землю, так чтобы не было видно. Может, ненужная предосторожность, однако и другие бойцы постарались свести следы привала к минимуму, чтобы любой потом мог разве что определить, что да, останавливались тут люди, а вот сколько их было – один, два, сказать невозможно.
Старшина одобрительно кивнул Андрею. Мол, наш человек, правильно поступаешь.
Дальнейший маршрут они проделали, вытянувшись цепочкой. Шагали так, чтобы не потревожить птиц и прочую лесную живность. Липатов отметил легкость их походки, отработанность движений, которые на первый взгляд казались вихляющими, а потом становилось ясно, что попасть в передвигающегося таким способом человека довольно сложно. Его этому раньше не учили, и он, как мог, пытался скопировать манеру их ходьбы. Это только с виду казалось, что идти так пара пустяков. Очень скоро Андрей понял, что начинает с непривычки уставать. Осознав, что до бравого спецназовца ему как до генсека КПСС, он прекратил обезьянничать и зашагал привычным способом.
Шедший позади солдат похлопал его по плечу. Липатов обернулся и увидел лишенный насмешки взгляд соседа, от которого не укрылись его маневры.
– Ничего, не бери в голову. На это время нужно. Потом научишься, – добродушно сказал боец.
Андрей почему-то воспринял его слова как комплимент и улыбнулся.
Немного погодя Липатов обнаружил, что капитан начинает отклоняться от проделанного Андреем маршрута, все сильнее забирая вправо.
Подойти, спросить? Не стоит. Вряд ли комитетчик начнет перед ним распинаться.
О том, что лихой капитан мог заблудиться, Андрей даже помыслить не мог, слишком уверенно тот задавал направление их цепочке.
Видимо, что-то придумал, догадался Липатов и мысленно прикинул обстановку. По всему выходило, что шли они к городу. Очевидно, взятие укрепрайона откладывалось на неопределенный срок.
Ассистент профессора Петрова носил звучную фамилию Михельсон и, несмотря на длинный нос-шнобель и некоторую кучерявость, вовсе не был представителем племени Израилева. Он происходил из достаточно известного дворянского рода. Один из его далеких предков участвовал в подавлении пугачевского бунта, не слишком в том преуспев. Конечно же, юный Михельсон не распространялся об этом на школьных уроках истории, когда проходили восемнадцатый век и времена правления Екатерины Второй. Зато позже, когда он учился в университете, легкий аристократический налет в манерах и происхождении помогал ему кадрить женские сердца, будто и не было недавних десятилетий классовой борьбы.
Биофак Михельсон закончил с красным дипломом. Примерно в то же время он попал в поле зрения соответствующих органов, по неосторожности заведя переписку со своим зарубежным родственником. Тот в недвусмысленных выражениях предлагал молодому, подающему надежды ученому помощь в получении вида на жительство, а потом и вовсе гражданства иностранной державы, которая состояла в агрессивном блоке НАТО.
От тлетворного «буржуазного влияния» выпускника престижного вуза удалось спасти. В результате он стал работать в закрытом почтовом ящике и сделался невыездным. Пожалуй, оно было и к лучшему. Кто знает, как сложилась бы судьба ученого при иных обстоятельствах?
С того момента и началось его знакомство и дальнейшее сотрудничество с профессором Петровым (тогда тот носил другую фамилию, тоже не имевшую ничего общего с настоящей).
Михельсон с удовольствием окунулся в секретный проект Петрова. Моральные и этические установки всегда можно отбросить ради научных интересов. Ему было плевать, откуда берутся подопытные существа, каково их назначение, на какие меры приходится идти, чтобы особи могли функционировать в нормальном режиме. Наука есть наука. Без жертв (желательно чужих) не обойтись.
Еще меньше Михельсона напрягало сотрудничество с «абреками» – так между собой ученые в лаборатории называли головорезов Хаким-бея. Лишь бы приносили пользу, а остальное его не касается. Чистоплюям в науке делать нечего.
Известие о гибели сразу двух перспективных особей задело Михельсона ничуть не меньше, чем его начальника. Кто-то посмел покуситься на результат их долгих научных трудов и изысканий!
Петров не смог лично участвовать в поиске: начальство запретило ему покидать лабораторию. После долгих совещаний остановились на кандидатуре Михельсона. Профессор выделил ему сразу четырех спецназовцев из отряда, который охранял внутренние пределы лаборатории. С таким «конвоем» можно было безбоязненно прочесать территорию, на которой предположительно погибли Черныш и Гипер.
Среди «эскорта» был и Абраменко – старший в охране. Он в последнюю минуту заменил одного из своих людей. С ним Михельсон почувствовал себя абсолютно неуязвимым.
Транспортную проблему решили, не обращаясь за помощью к боевикам Маги. Лаборатория имела свой мини-гараж, в котором стояли два армейских УАЗа. Машины были на ходу, горючего – хоть залейся. Для поездки отобрали один джип, второй оставили в гараже.
Спецназовцы сохраняли спокойствие, а Михельсон почувствовал даже некий азарт. К тому же он давно не покидал пределы лаборатории, потому к поездке отнесся с трепетом солдата-срочника, получившего первую увольнительную.
На шум мотора пришел Вали Меджидов. Долго крутился, вынюхивая истинную цель поездки, предложил снарядить еще один автомобиль, но уже со своими джигитами. Избавиться от него удалось с огромным трудом. Заместитель Магомедова обладал потрясающим чутьем на возможные неприятности. Сбить его с толку было непросто. Понадобилось вмешательство профессора, чтобы Меджидов отстал. И даже тогда Вали не перестал бросать в их сторону косые взгляды и крутился поблизости до последнего момента.
Наконец он прикрепил на лобовое стекло лист бумаги, на котором типографским способом была отпечатана большая буква «М».
Севший за руль спецназовец ответил на немой вопрос Михельсона:
– Это Мага понтуется, пропуска лепит. Ну, чтобы свои не перепутали и чужие не обознались.
Вали кивнул. Спросил, намеренно коверкая слова:
– А ты что думал: у нас обычный шайка-лейка, да?
– Да я и сейчас так думаю, – дерзко ответил Михельсон.
Меджидов с усмешкой поцокал языком, но развивать тему и выяснять отношения не стал.
Лишь покинув пределы укрепрайона, Михельсон перестал ощущать всей спиной жгучий взор бандита. Полное спокойствие к нему пришло потом. Поездка по разбитой дороге начала доставлять ученому удовольствие. Он вертел головой, разглядывая унылый осенний пейзаж, типичный для средней полосы России. Деревья еще не облетели, только успев «перекраситься» в красные и оранжевые цвета. Воздух был теплым и сырым. Изредка сквозь тучи пробивались косые лучи солнца, обогревавшие округу.
