— Хорошо, как пожелаете, — соглашаюсь я и лезу в сумку.
Правой рукой нащупываю бомбу и зажимаю большим пальцем пружину. Левой рукой освобождаю защелку ударника. Теперь стоит мне убрать большой палец, как ударник высечет искру, загорится пороховая трубка, и через три секунды заряд пороха разорвет чугунный шар и разнесет вокруг смертоносные осколки. Улыбаясь, я протягиваю Гуго правую руку с бомбой и демонстрирую ее, а левой указываю на снятую защелку. Гуго бледнеет и приподнимается в кресле.
— Симон! Не стреляй! — хрипит он..
— Вижу! — сдавленно отвечает Симон.
— Ну, Гуго, полагаю, такой оборот дела вы не предвидели. Можете стрелять. Письма все равно уцелеют, и их все равно доставят по назначению, — здесь я немного блефую, — а что касается меня… Вы же сами сказали, что я — профессионал.
Воцаряется молчание. Мои противники обдумывают свое положение. Наконец Гуго спрашивает:
— И что вы намерены предпринять? Хотите, чтобы мы составили компанию тем на воротах?
— Нет, зачем же? Я, как и вы, уважаю профессионалов. Прежде всего вы бросите свое оружие к моим ногам.
Шпаги и один из пистолетов летят на пол. Гуго явно не решается расстаться со своим пистолетом и продолжает держать меня на прицеле.
— А как вы гарантируете нашу жизнь? — спрашивает он.
— Слова лейтенанта мушкетеров вам достаточно? Если нет, то ничего другого я вам предложить не могу.
— Я верю ему, Гуго, — подает голос Симон. — Он вчера пощадил моего брата.
— Нет, тюрьма в Лютеции меня тоже не устраивает…
— Я отпущу вас на все четыре стороны, если вы ответите на три моих вопроса. Но бросьте, наконец, пистолет. У меня уже палец устал удерживать пружину.
Пистолет падает к моим ногам. Я запихиваю их оружие ногами под кровать, достаю из-под подушки револьвер, взвожу курок и только тогда вставляю на место защелку ударника. Гуго уважительно качает головой, наблюдая за моими манипуляциями.
— Давайте ваши вопросы.
— Вы — люди де Ривака?
— Да.
— Он здесь?
— Нет.
— Где он сейчас?
— В Млене, в гостинице «Перл».
— Ну что ж, Симон, вы свободны. А что касается вac, Гуго, то с вами я хотел бы продолжить беседу.
— Но вы же обещали, граф! Где ваше слово лейтенанта мушкетеров?
— Не надо оскорблений! Вы меня не так поняли.
Нагибаюсь и достаю из-под кровати шпагу Гуго.
— Мне плевать на ваши слова о кардинале Бернажу. Каждый волен поклоняться кому пожелает: Христу или сатане, исповедоваться кому пожелает: Бернажу или Маринелло. Меня это не волнует. Но я — лейтенант мушкетеров его величества и не могу оставить безнаказанным оскорбление моей государыни. А так как не в моих правилах убивать безоружных, то вот ваша шпага. Сейчас я возьму свою, мы выйдем во двор и… Кстати, Симон, у вас есть еще три сообщника. Уведите их подальше, чтобы нам с Гуго не мешали. Имейте в виду, бомбу я на всякий случай возьму с собой. Возьмите вашу шпагу, Гуго.
Гуго хватает шпагу, и глаза его загораются.
— Я беру свои слова назад, лейтенант, вы умеете держать слово. Но вы совершаете ошибку.
— Увидим. Симон, открой дверь. Гуго, вы спускаетесь первым. Не бойтесь, я не ударю вас в спину.
Перед выходом мы с Гуго несколько задерживаемся, чтобы дать Симону время освободить двор. Гуго шепчет мне:
— Вы допустили большую ошибку, граф. Я — бретер и к тому же бывший учитель фехтования. Считаю, что вы должны это знать.
— Не беспокойтесь, Гуго. Я — настоящий, а не бывший лейтенант мушкетеров. Вы, наверное, забыли это?
— Ну, что ж, пусть свершится судьба.
Гуго действительно хорошо владеет шпагой, это показал первый же его выпад. Поэтому я решаю не искушать судьбу, а применяю технику, ему еще неизвестную. Во встречном выпаде, совместив защиту с нападением, я выигрываю темп и пронзаю Гуго горло. Все кончено за три минуты.
— Уберите вашего товарища и больше не попадайтесь мне на дороге! — кричу я в темноту и иду досыпать дальше.
Где-нибудь на остановке конечной
Скажем спасибо и этой судьбе.
Но из грехов нашей родины вечной
Не сотворить бы кумира себе.
Б.Ш.Окуджава
Наутро мы отправляемся в дальнейший путь. Теперь наш отряд вместе со мной насчитывает уже двенадцать опытных бойцов. Это серьезная сила.
— По-моему, ночью во дворе кто-то дрался на шпагах. Я сквозь сон слышал звон клинков, — говорит де Вордейль, когда мы выезжаем из ворот.
— Я ничего не слышал. Может быть, кто-то из наших мушкетеров поссорился с кем-нибудь из постояльцев, а может быть, вам приснилось.
— Все может быть, — улыбается маркиз.
Больше мы об этом не вспоминаем. К концу дня утомительного пути мы достигаем берега Коры и, проехав по нему пять километров, прибываем в «Зеленый Дятел».
Пока мушкетеры устраивают коней, а де Вордейль хлопочет насчет ужина и ночлега, я выясняю у слуги, где мне найти Питера Лачину. Тот показывает мне высокого человека с русыми волосами и бородкой, который сидит за столом у окна и задумчиво смотрит на реку. Момент подходящий. Но я решаю не искушать судьбу и подаю сигнал запроса связи. Мне тут же отвечает Сгремберг:
— Все чисто, Андрей. Двое ребят из отдела Ричарда постоянно наблюдали за ним.
Я подхожу к столу.
— Скажите, пожалуйста, паром работает только днем или можно переправиться и ночью?
Питер Лачина внимательно смотрит на меня и медленно, с расстановкой отвечает:
— Можно и ночью, но только за особую плату и без грузов.
— Здравствуйте, Питер. Я — Джордж Саусверк, лейтенант мушкетеров его величества. Мне надо переговорить с вами.
— Я к вашим услугам, господин лейтенант. Я ждал вас.
— Пойдемте на берег реки. Здесь слишком много глаз и ушей.
Питер согласно кивает, мы встаем и идем к выходу. На ходу я говорю де Вордейлю:
— Постарайтесь, чтобы моей беседе с этим купцом никто не помешал.
Обернувшись на выходе, я вижу, что де Вордейль о чем-то договаривается с Сен-Реми, и успокаиваюсь. Нам никто не помешает, кроме… Кроме Маринелло!
На берегу реки мы останавливаемся, и я передаю Питеру конверт императрицы со словами:
— Одна высокопоставленная особа поручила мне передать вам это письмо.
Питер Лачина внимательно осматривает печать.
— Да, это личная печать княжны Ольги, — он благоговейно прикладывается к ней, как к реликвии.
— Странно. Письмо мне передала Нина Матяш. И насколько мне известно, она же и запечатывала это письмо.
— Кто такая Нина Матяш?
— Фрейлина государыни и ее самое доверенное лицо.
Я отвечаю машинально, а сам лихорадочно соображаю, как сообщить Питеру инструкцию, чтобы этого не узнал Маринелло. Тут меня осеняет, и я подаю сигнал.
