Кто — то кому — то пяткой в нос, коленом в пах. Повозка еще трясется, в затылок мне кто — то дышит. Зловонье, мерзость. Лучше бы я сдох или в Эльзу нырнул. Это унижение такой степени, что мой дух воина сейчас бился в нервном припадке.
Разбудили на утро следующего дня. Всю ночь мы ехали. И так жарко было, да еще со всех сторон грелки… Будили нас без особых церемоний — телегу перевернули на бок и вытряхнули. В первый миг подумал, что падаю в пропасть. Но вскоре успокоился, когда меня придавил другой бедолага. Вокруг голоса, смешки, затем пошли грозные команды.
Если сказать мучала жажда — это ничего не сказать. Трясущихся и жалких нас построили в ряд. Восемь мужиков, многие из которых успели оправить свои естественные надобности еще в телеге. А я до сих пор держался. И, похоже, зря.
Глаз мой бешено забегал по нерадостному пейзажу и действующим лицам. Цепи, голые тела, кнуты и огромная обширная яма, ближайшие края которой говорят о том, что тут когда — то было ровное зеленое поле.
— Вы рабы! — объявил надсмотрщик с крутом и в кожаных ремнях на груди крест на крест. — На одну цепь всех!
Подошел здоровенный мужик с голым торсом, в руках молот и наковальня под мышкой. С такой огромной гориллой два на два никто спорить не собирался и даже не возражали, что тот подтягивает цепи, заковывает ноги. Пусть, ничего страшного, чем бы дитя… детина не тешился, лишь бы не накрыл сверху кулаком размером с наши головы.
Над нами оживает рассвет под гремящие цепи и болезненные всплески и разряды кнутов. Неподалеку от ямы стоит лагерь, который пробуждался, словно по тревоге нападения. Рабочий день начался. А нас погнали дальше, вниз прямо в яму. Провели к колодцу, у которого стаял худой дед и брезгливо совал в грязные печальные морды ковшик с водой.
— Мы все умрем, — простонал мой сосед шедший сзади.
— Главное понравиться проституткам, — прошептал кто — то впереди. — Главное понравиться…
Щелчок кнута и крик боли позади идущего заставил замереть мое трусливое сердце. Цепь натянулась, мужик упал.
— Заткнулось, мясо! — взревел надсмотрщик. — Встать!
Свист… щелчок… крик. Увидел охранников, что ринулись к продолжающему лежать мужчине. Грязные рубахи, ржавые клинки, на вид матерые и тертые бойцы. Пленника живо подняли, ввели, так сказать, в строй. И мы пошли дальше, позвякивая тяжелой цепью.
Дорога вела по спирали, уводя все ниже и ниже в черный перекопанные кратер. Первые лучи солнца показали, как много разноцветных слоев почвы уже преодолел рабский труд этого рудника. Вскоре показались другие группы бедолаг, также породнившиеся цепью. В основном группы были по три — четыре человека. Позади тащился клочок цепи со свободными оковали. Что говорило: дохнут тут часто.
На вопрос: что же нам тут добывать, ответ нашел сразу — все подряд: песок, камни, руду. И этот хлам в основном поднимали по канатам сразу наверх. Похоже, сверху тоже работали рабы, но более привилегированные что ли.
Загнали в самую темную, сырую часть рудника. Вручили инструменты, по которым давно ремонт плачет, и под трели жгучих кнутов мы, как идиоты, стали копать, дробить, царапать и грызть все вокруг, что попадалось под руку.
К полудню едва держал в руках свой молоток, спина горела от пары удачных хлестких попаданий. Прибыла телега с бочонком, шустрый мальчишка, который в дальнейшем был распознан, как карлик раздал деревянные тарелки и разлил всем рабам жиденького супа. Так как я и крохи в рот не брал сутки, это тухлое пойло пошло в мой желудок на ура. Вот поели заодно и попили. Язык мой не встретил ничего приятного, а зубы ни разу не ударили с целью раздробить что — то твердое. Это невкусное варево было сделано с целью, чтобы мы дожили до ужина…
Но я ошибся, ужина не было. Карлик принес только воды, довольно грязной и вонючей. Ночевать остались в сырой яме. Где копали, там и легли. Местный кузнец приковал нас в месту работы, вбив стальной метровый штырь в довольно твердую землю.
В сон провалился быстро. Но ночью несколько раз просыпался из — за стонов и жутких завываний. Над головами кто — то бегал. В нашу клоаку даже проникал мелькающий свет факелов. Надежда погибла утром, когда загорланил надсмотрщик и засвистел кнут.
Шли дни, которые становились все жарче. Феномен севера Дезранта — жара несмотря ни на что, даже приближающиеся холода на планете эту часть территории не волновали. Все из — за того, что в Валькийских джунглях есть довольно обширные геотермальные источники в подземных озерах. Об этом мне Глория рассказывала.
Мыли о побеге с каждым днем становились все заоблачней. Сил ни на что не оставалось, даже на раздумья. Стадо голых грязных и полудохлых мужчин изнашивалось и постепенно дохло. Первый из нашей группы умер через три дня. Это тот, кто объявил в первое утро, что мы все умрем. Тело отковали и унесли. Следующий не проснулся утром через четыре дня после смерти первого.
Как — то задумался о том, что бесполезно прожил свою жизнь, ничего после себя не оставил. Так глубоко еще не анализировал свою жизнь и моралью такой не баловался. Жаль, ни детей, ни летописей не сотворил. Отжил свое, как паразит и вот — вот сдохну. Может какая крестьянка и залетела от меня, но вот сынишка обо мне никогда не узнает. Грустно и тоскливо.
Пока сознание работало, считал дни. Но после десяти сбился.
Пришло время, когда нас осталось трое.
Они правильно сделали, что не оставили нам одежды. Мы же трупы, рабы, приговоренные к смерти. И она неминуема. С этими мыслями ложился спать. Моя спина уже не ощущала боли. Ее всю исполосовали. По старым шрамам теперь проходили свежие рубцы. Кровь там присохла вместе с грязью и нечистотами, в которых мы ели, спали и работали. Лучше бы сдох под пытками Корна…
Одним прекрасным, и как всегда проклятым самим Запределом утром проснулся сам, без ненавистного кнута и бешеного голоса надсмотрщика, с которого я всегда удивлялся — откуда столько сил и энергии у этого толстяка?!
Рядом со мной продолжали лежать двое моих товарищей, что стали за это время самой настоящей семьей.
Смеюсь… беззвучная истерика. Слез даже нет. Они оба мертвы, не дышат.
Хотел издать звук, типа — эй, есть тут кто. Но рот склеился, язык отвык говорить.
Ждал… обычно за трупами приходят. Но не это меня беспокоило, а отсутствие самого дорогого человечка на свете — карлика с водой!
Давящая тишина говорила о том, что — то не так. Полез из ямы, пытаясь тащить за собой два мертвых тела. Мы на одной цепи. А дальше еще столб стоит. Длины цепи хватает, чтобы высунуться из ямы.
Однако, преодолев метра три, решил ждать. Если вылезу далеко, меня изобьют. Нельзя их злить, это вбито в мою рабскую голову…
Жду… еще жду.
— Эй?! — прохрипел я. — Воды!!
Голос сорвался на сип.
Шум приближающихся шагов насторожил. Слишком непривычный звук, другой, не как обычно. Бег?! В поле моего затуманенного зрения появился огромный волосатый монстр. В нем распознал нашего кузнеца. Над его головой вознесен топор.
Он спешит ко мне!
— Ммертвые, — выдавил я. — Ттам, умерли…
Кузнец, не реагируя на мои слова, еще больше ускоряется. Этот ошалевший взгляд вверг в ужас.
Я дернулся, когда понял, что в меня летит стальной агрегат. Кузнец промахнулся. Завалился вперед прямо на собственный топор. Захрипел. В его спине я увидел три стрелы с синим опереньем.
— Проститутки пришли, много, — простонал здоровяк. — Воспользовались… воспо…
Кузнец умер. А я остался рядом с этой здоровой тушей, что придавила мою цепь. Мало того, двое трупов ограничили мое перемещение. Теперь я под корень завяз. А так хоть бы вылезти на видное место, сколько длина позволяет, чтобы увидели несчастного раба забытого.
Пробую сдвинуть его. Мои худые руки дрожат. От бессилия хочется выть. И я завыл. Хрипло заревел, как дикий зверь. Из меня начал рваться псих. Задергал цепь, как бешеный, будто вокруг горит огонь, и мне надо идти, от этого зависит моя жизнь. Зацепил рукоять топора, стал тащить ее из — под кузнеца.
