– Значит, все, можем ехать домой?
– Да, до завтра нам здесь ничего не нужно.
– А во сколько вывоз денег? Мы точно успеем метнуться туда-обратно?
– Успеем, – заверил Фогель, снова занимая место за управлением электротележкой.
Они тронулись, и Фогель продолжил:
– Вывоз у них в девятнадцать ноль-ноль. Это когда броневик уже полностью загружен.
– Так поздно? – поразился Брейн.
– Нормально. Они стараются не хранить деньги в казино без необходимости, ведь как только броневик выезжает со двора, ответственность за него переходит инкассаторской компании. Вот они снятые с касс денежки сразу и сбрасывают. Еще тепленькие.
– И могут спать спокойно, учитывая их историю ограблений.
– Вот именно.
Добравшись до платформы, они сошли с локомотива, потом Фогель снова обесточил тоннель, и скоро они уже шагали в густых сумерках, среди мокрых кустов, а мимо под моросящим дождем проносились автомобили.
– Я люблю дождь, а ты? – спросил Фогель, когда они уже садились в машину.
– Летний ливень – да, а вот такую слякоть – нет.
– А я, представь, люблю всякий дождь. Потому, наверное, и запойный.
– А какая связь? – улыбнулся Брейн.
– Не знаю, но я запойный, и я люблю дождь. Значит, связь есть.
Возразить на это было нечего, и Брейн стал устраиваться поудобнее, чтобы подремать. Они уже выезжали из города, когда Фогель неожиданно сказал:
– Ты помнишь, я рассказывал о незаметном парнишке Соле из нашей группы?
– Это который якобы погиб со всеми, а потом ты его якобы видел?
– Да. Он самый. Так вот я его сегодня утром опять видел.
– А он тебя видел? – спросил Брейн, напряженно глядя на Фогеля.
Тот ответил не сразу.
– Думаю, что не видел, я ведь в последнее время благодаря тебе снова смотрю в оба.
– Ну так и?
– Думаю, что он меня не видел, но он меня определенно ищет, и если мы не смоемся в течение недели, то найдет.
– А если нам его раньше найти? – предложил Брейн.
– Даже не знаю, – покачал головой Фогель. Затем взял паузу, обгоняя бензовоз-даблдеккер, и продолжил: – Убрать его – это первое, что пришло в голову. Но что знают двое, знает и свинья, понимаешь? Он не сам по себе. За ним стоит контора, которая пока находится под управлением нечестных людей.
– Такой категории, как честность, в конторах не существует. Вместо честности есть целесообразность, – заметил Брейн.
– Это понятно, но я говорю о другой честности. Типа среди своих. Ведь честность, она бывает разная. Одним словом, он собрал и слил обо мне всю информацию, как и обо всех остальных. И спасает меня только то, что, начав бухать, я как-то бессистемно сменил несколько адресов. Где-то домовладелец не переносил алкашей, где-то соседям не нравилось, когда кто-то ссыт в лифте, хотя это и было всего один раз. Ну, может быть, три или четыре. Короче, я сбил собаку со следа.
– Но адрес этот ты в досье скинул, я ведь тебя по нему нашел.
– Скинул, – после паузы кивнул Фогель. – Наверное, по привычке.
– Нет, ну ты посмотри, какая сволочь, как будто не для него дорожная разметка существует! – воскликнул он, когда перед ними возник семейный седан с широченной кормой.
Машина ехала, держась между двух полос, и Брейн на мгновение заподозрил провокацию коварного врага, однако на заднем сиденье оказалась женщина и с ней пара ребятишек лет шести. А когда они с Фогелем ухитрились обойти седан, оказалось, что рулит экипажем бабушка.
– Раз так – все вопросы снимаются, – объявил Фогель, и они засмеялись. А когда успокоились, добавил: – Короче, он ищет меня и скоро найдет. Нужно провернуть операцию и исчезнуть.
– Согласен, – кивнул Брейн, понимая, что наживает, а возможно, уже нажил новых могущественных врагов, как будто до этого у него их было мало. – Постараемся убраться пораньше. Ты скажи, как мы попадем во двор казино в разгар представления? Они ведь будут стрелять от бедра из каких-нибудь автоматических дробовиков.
– Эх, а какое хорошее время было в период большой реформы, помнишь? – неожиданно сменил тему Фогель.
– Я не особенно помню, я тогда учился.
– В академии?
– Да.
– Ну а я тогда проходил другие академии. Только спрыгнул на условный срок, спасибо адвокату, и тут пошли эти перемены – полный запрет наличных денег. Поначалу пригорюнились, нет налички – нет радости, но потом появились эти «черные соверены», потом «платиновые фунты». За три года развелось двенадцать наличных валют. Ох, какие были облавы, какие изъятия, но натуральный товар в виде золота, палладия, платины или серебра перебить электронной шелухой трудно. «Черный рынок» стал для простого обывателя настоящим госбанком. Власти держались, пока подпольщики не объединились и не выпустили «лориджи» – подпольные пластиковые билеты, обеспеченные суммарной валютой драгоценных металлов. И ведь работало, заметь. Лориджи добили систему электронных денег, и спустя четыре с половиной года после запрета наличный удо снова вышел в оборот.
Брейн молчал, он уже стал привыкать к манере Фогеля менять тему разговора и потом снова к ней возвращаться.
– Мы возьмем площадку для обслуживания городских фонарей.
– Мы возьмем ее раньше, чем угоним автомобиль от универмага «Тройтцер»? – уточнил Брейн.
– Приятно, что ты следишь за мыслью, Руди. Да, мы возьмем платформу позже. В семнадцать сорок пять мы на трофейном авто занимаем позицию на набережной, а в восемнадцать десять забираем со строительной парковки площадку. В восемнадцать двадцать пять садимся в гондолу, и на автоматическом режиме машина подсаживает нас на крышу казино, откуда ты расстреливаешь охранников из гуманного двадцать второго. Потом мы прыгаем на крышу броневика, я занимаюсь группой инкассации, а ты собираешь мешки и бежишь к забору.
– Но люк запирается изнутри.
– Да, это так, однако рама совсем прогнила. Просто ударь ногой, и все это рухнет вниз.
– И лестница?
– Не знаю, – честно признался Фогель. – Но там невысоко, если что, прыгнем.
– Что насчет инкассаторов, ты всех убьешь?
– В этом нет необходимости. Я запру их в защитной капсуле, и пусть сидят, пока не приедет тревожная команда из центрального офиса.
Фогель высадил Брейна недалеко от центра городка, и тот пешком направился к своему убежищу. О том, чтобы подвезти его к самой квартире, не могло быть и речи.
Было темно, подсевшие лампочки фонарей едва освещали тротуары, и Брейн вдыхал запах сырой осени. Дождя не было, но он поймал себя на каком-то далеком ощущении из детства: темнота, сырой воздух, запах пожухлой травы. С чем это было связано, вспомнить не смог, но секундное путешествие в детство заставило сжаться сердце.
