Я отвел «Осу» к подошве возвышенности. Здесь особенно негде было прятаться: ни крупных камней, ни расщелин. Только гравий, мелкие кратеры и пыль, пыль, пыль… Горобец медлил, не стрелял. Ему хотелось ударить наверняка. Те, кто рулил «Хаундом», тоже не пороли горячку, а думали головой. Наша схватка походила не на кулачный мордобой, а на поединок фехтовальщиков: постоянная смена позиций, четкие движения, выжидание момента для единственно точного выпада.
Пришло время нанести удар. Горобец стиснул гашетку.
Ну… попасть-то мы попали, но снаряд срикошетил от брони кормы и заскакал по пылевым волнам, как голыш. Само собой, ничего из этого мы не увидели, но все становилось понятно, стоило лишь бросить взгляд на свежую колею и метель из пыли и сияющих искр.
Следующим выстрелом «Хаунд» едва не лишил нас трака. Досталось и бортовой броне, но не критично. Вырубилась система позиционирования остронаправленной антенны, пришлось запустить резервную. Да и вся телеметрия теперь шла с помехами, но это не помешало нам всадить очередной снаряд «Хаунду» точно под башню.
Неприятельская машина застыла, словно кто-то разом отключил питание всех систем. Но я ощущал, что «Хаунд» – большой, угловатый, с наведенным на нас орудием, все еще излучал угрозу. Чуйка работала, как швейцарские часы.
– Сделайте, что ли, фото, – предложил тихим голосом Прокофьев. – И нам, видит Аллах, есть чем похвастаться.
Я нажал кнопку «Печать с экрана», и сейчас же ожили самописцы. Изображение получилось еще более мрачным, чем на экране. Казалось, что это не фотопанорама, а окно в чужой мир. Причем мир этот существует не в нашей Солнечной системе и даже не в нашей реальности. Столь тягостное чувство вызывал этот внеземной пейзаж, центр которого занимал подбитый танк.
Но лоб у неприятеля оказался слишком толстым: как мы ни присматривались, обнаружить пробоину визуально не удавалось. Тогда Прокофьев распорядился объехать «Хаунд», не сводя с него прицела. И только мы отъехали, как остронаправленная антенна неприятеля развернулась, обнаружила Землю, и сейчас же «Хаунд» ожил, сдал назад и попытался развернуть башню.
– Огонь! – заорали мы все, включая Горобца. Тот, к счастью, вовремя спохватился: вспомнил, что его дело сейчас не орать, а жать на гашетку. Наш снаряд лег точно в корму «Хаунда» и поразил силовую установку. Полыхнуло так, что показалось, будто камеру ослепило электросваркой.
Хлопнула дверь, в зал ворвался Янсонс. И он снова держал какую-то бумажку.
– Почетная грамота экипажу «Красный Прорыв» за профессионализм и высокую дисциплину! – похвастался он. – Выдана командиром НИП-10!
Прокофьев сухо кивнул, пожал Янсонсу подрагивающую от нетерпения руку и затем сообщил, указывая на экран своего пульта.
– Два подбитых «Хаунда». Никаких торжеств и грамот. Просто работа.
Видок у Янсонса был еще тот. Жаль, не оказалось фотоаппарата под рукой. У нашего «Красного Нарыва» словно случился одновременный приступ изжоги, зубной боли и медвежьей болезни. Не сказав ни слова, Янсонс ретировался.
Корпоративный спецназ вломился в квартиру Антона, когда танкист чистил зубы. Его, со щеткой, торчащей изо рта, положили на кафель. Из-за дюжих молодцев в шлемах и тяжелых бронежилетах тесная конура стала похожа на щедро набитую килькой консервную банку.
– Твоего дружка – Глухаря – уже взяли, – сообщил, брезгливо глядя на Антона, старый знакомый безопасник, – и он уже кается.
– В чем его обвиняют? – спросил, пока Антон капал на пол слюной напополам с зубной пастой, Босс.
– Они сливали «Селеннафтагазу» наши секреты, – пожал плечами безопасник.
– Ты ведь знаешь, что это чушь собачья! – вступился за танкиста Босс.
– А откуда мне знать? – безопасник отступил к выходу из квартиры. – Топ-менеджеры разберутся.
Было немного стремно идти в майке, спортивках и домашних тапочках на босу ногу через коридоры «минус тридцатого» уровня Лагуна-Сити… причем в сопровождении спецназовцев. Работяги, офисный планктон, бойцы, а также их жены и детишки пялились на Антона сквозь приоткрытые двери и раздвинутые жалюзи, кое-кто даже снимал это шествие на камеру мобильного телефона. Антону приходилось то и дело прикрывать лицо руками.
Они поднялись на служебном лифте на десять уровней. Их встретили толстые бронированные двери и пост охраны. На этом горизонте располагались казематы для проштрафившихся сотрудников корпорации.
Антона снова долго вели по ярко освещенному, пропахшему хлоркой коридору с тяжелыми глухими дверями по обе стороны. Антон даже заподозрил, что это такая уловка, что, мол, пытаются таким способом надавить на него. А потом была залитая белым светом комната с металлическим столом посередине и зеркалом на всю стену. Как, блин, в кино.
Пожилой и лысый человек в скромном костюме – пиджак был надет на свитер – представился ведущим менеджером отдела кадровой чистоты и корпоративной лояльности. Антон никогда не слышал о таком раньше. Хотя какие только отделы эти акулы бюрократии не придумывают, чтобы раздуть штат и посадить своих людей на «теплые» места.
– Моя фамилия Апазов, – сообщил менеджер.
– Рад за вас, – холодно кивнул Антон.
– Не в вашем положении дерзить, – заметил лысый.
Антон скрестил на груди руки – в одной майке было прохладно.
– Понимаете, – начал он, – я слышал уже много раз: кто ты такой без танка? Вылезай из кабины и покажи, кто ты есть на самом деле!
Лысый наморщил лоб, а Антон продолжил:
– Но дело в том, что танкист, сидящий в кабине, и танкист вне танка – один и тот же человек. И это следует учитывать, дабы не попутать рамсы. Если у меня не тонка кишка идти против превосходящих сил конкурентов, причем в условиях Луны, когда я даже не смогу сбежать из машины, если станет совсем горячо, то какой-то лысый хрен в аквариуме, – он кивнул в сторону зеркала, – меня уж точно не испугает. Давайте лучше зададимся вопросом: кто вы без нас? Без бойцов частных военных компаний, без наемников, берегущих ваши жирные задницы за несоизмеримо малые по сравнению с риском для жизни бабки?
– Э-э… – протянул Апазов.
– Поэтому, – Антон поежился, – давай быстрее перейдем к извинениям с вашей стороны за причиненные мне неудобства, а то у вас холодно. Вот простужусь я, не смогу сесть в кабину – тебя засунут в танк вместо меня, будешь знать…
– Узнаю-узнаю: дедулин нрав, – отчего-то обрадовался Апазов.
Антон разочарованно опустил руки.
– Ну, вообще! Я тут монологи произношу, как Чацкий или Гамлет, а все аплодисменты срывает мой дедуля, который последние лет десять толком из квартиры не выходит. В чем его фишка, господин Апазов?
