— Как дела? — спрашиваю я.
— Ох, так много всего сразу изменилось, — её глаза наполняются слезами. — Но здесь, в Тринадцатом, все очень милы, ты согласна?
Делли действительно так думает. Она искренне любит людей. Всех людей, а не только тех немногих, с которыми она провела годы, составив о них собственное мнение.
— Они приложили столько усилий, чтобы мы чувствовали себя желанными гостями, — говорю я. Думаю, это честное утверждение, не перегибая палку. — Ты одна из тех, кого подобрали, чтобы показать Питу?
— Думаю, что так. Бедный Пит. Бедная ты. Я никогда не пойму Капитолий, — говорит она.
— Да уж, наверное, лучше не надо, — говорю я ей.
— Делли знала Пита долгое время, — произносит Плутарх.
— О, да! — лицо Делли сияет. — Мы вместе играли в детстве. Я привыкла говорить людям, что он мой брат.
— Ну, что ты думаешь? — спрашивает меня Хеймитч. — Есть что-нибудь, способное запустить воспоминания о тебе?
— Мы все учились в одном классе. Но никогда особо не пересекались, — говорю я.
— Китнисс всегда была такой поразительной, я никогда и не мечтала, что она заметит меня, — говорит Делли. — То, как она охотилась, ходила в Котёл и всё остальное. Все так ею восхищались.
Нам с Хеймитчем приходится внимательно вглядеться в её лицо, чтобы точно удостовериться, что она не шутит. Если послушать описание Делли, то получается, что у меня почти не было друзей, потому что я отпугивала людей своей исключительностью. Неправда. У меня практически не было друзей, потому что я не была дружелюбной. Оставим это Делли — впутывать меня в нечто прекрасное и удивительное.
— Делли всегда думает о людях только самое хорошее, — объясняю я. — Не думаю, что у Пита могут быть плохие воспоминания, связанные с ней.
А потом я припоминаю: — Подождите. В Капитолии. Когда я солгала о том, что узнала безгласую девушку. Пит прикрыл меня и сказал, что она похожа на Делли.
— Я помню, — говорит Хеймитч. — Но не знаю. Это же было неправдой. Фактически Делли там не было. Не думаю, что это может конкурировать с годами детских воспоминаний.
— Особенно с таким приятным собеседником как Делли, — говорит Плутарх. — Давайте попробуем.
Плутарх, Хеймитч и я идём в наблюдательную комнату, расположенную рядом с палатой, где держат Пита. Там уже толпится десять членов его команды по восстановлению, вооружённых ручками и блокнотами. Односторонне-прозрачное стекло и настроенный звук позволяют нам тайно наблюдать за Питом. Он лежит на кровати, его руки привязаны внизу. Он не сопротивляется сдерживающим ремням, но его руки всё время нервно подёргиваются. У него более разумное выражение лица, чем тогда, когда он пытался задушить меня, но это всё ещё не его лицо.
Когда дверь тихонько открывается, его глаза испуганно расширяются, а потом становятся озадаченными. Делли неуверенно пересекает комнату, но как только оказывается рядом с ним, то естественно расплывается в улыбке.
— Пит? Это я, Делли. Из дома.
— Делли? — кажется, горизонт чист. — Делли. Это ты.
— Да! — с явным облегчением произносит она. — Как ты себя чувствуешь?
— Ужасно. Где мы? Что произошло? — спрашивает Пит.
— Начинается, — говорит Хеймитч.
— Я наказал ей избегать любых упоминаний о Китнисс или Капитолии, — говорит Плутарх. — Просто посмотрим, как много воспоминаний о доме она сможет воскресить.
— Ну, мы в Тринадцатом дистрикте. Теперь мы живём здесь, — говорит Делли.
— То же самое мне говорили те люди. Но это бессмысленно. Почему мы не дома? — спрашивает Пит.
Делли закусывает губу. — Был…. несчастный случай. Я тоже ужасно скучаю по дому. Я как раз думала о тех рисунках, которые мы раньше рисовали мелом на камнях мостовой. Твои были просто чудесные. Помнишь, как ты на каждом камне рисовал разных животных?
— Да. Поросят, кошек и всех остальных, — говорит Пит. — Ты сказала… несчастный случай?
Мне видно, как блестит от пота лоб Делли, когда она пытается обойти этот вопрос. — Это было плохо. Никто…. не мог остаться, — запинаясь говорит она.
— Придерживайся этого, девочка, — говорит Хеймитч.
— Но я знаю, тебе здесь понравится, Пит. Эти люди были по-настоящему добры к нам. Здесь всегда есть еда и чистая одежда, и в школе гораздо интереснее, — говорит Делли.
— Почему моя семья не пришла навестить меня? — спрашивает Пит.
— Они не могут, — Делли снова срывается. — Многие не выбрались из Двенадцатого. Так что нам надо построить новую жизнь здесь. Я уверена, что им бы пригодился хороший пекарь. Помнишь, как твой отец обычно разрешал нам лепить из теста мальчиков и девочек?
— Там был пожар, — вдруг произносит Пит.
— Да, — шепчет она.
— Двенадцатый сгорел дотла, не так ли? Из-за неё, — гневно говорит Пит. — Из-за Китнисс!
Он начинает натягивать привязные ремни.
— О, нет, Пит. Это была не её вина, — говорит Делли.
— Это она тебе сказала? — шипит он на неё.
— Уберите её оттуда, — говорит Плутарх. Дверь немедленно открывается, и Делли начинает медленно к ней пятиться.
— Ей и не надо было говорить. Я была… — начинает Делли.
— Потому что она лжёт! Она лгунья! Нельзя верить ничему, что она говорит! Она какой-то переродок, созданный Капитолием, чтобы уничтожить всех, кто остался! — кричит Пит.
— Нет, Пит. Она не… — снова пытается сказать Делли.
— Не верь ей, Делли, — говорит Пит голосом, полным ярости. — Я поверил, и она пыталась убить меня. Она убила моих друзей. Мою семью. Даже не приближайся к ней! Она переродок!
Сквозь дверной проём протягивается рука, вытягивает Делли наружу, и дверь захлопывается. Но Пит продолжает вопить: — Переродок! Она вонючий переродок!
Он не только ненавидел и хотел меня убить, он больше не верил, что я человек. Сейчас мне было гораздо тяжелее, чем когда он меня душил.
Члены восстановительной команды вокруг меня строчили как сумасшедшие, записывая каждое слово. Хеймитч и Плутарх схватили меня за руки и вытолкали из комнаты. Они прислонили меня к стене в тихом коридоре. Но я знаю, что за дверью и за стеклом Пит продолжает кричать.
Прим ошибалась. Состояние Пита необратимо.
— Я не могу здесь больше оставаться, — говорю я, оцепенев. — Если вы хотите, чтобы я была Сойкой-пересмешницей, вам надо отправить меня куда-нибудь.
— Куда ты хочешь уехать? — спрашивает Хеймитч.
— Капитолий. — Это единственное место, о котором я могу думать, где у меня есть дело.
— Не могу, — говорит Плутарх. — Пока не все дистрикты безопасны. Хорошие новости, что бои закончились почти везде, кроме Второго. Всё-таки это крепкий орешек.
