И вновь плоть молила о пощаде, рассудок мутился, а по цокольному этажу бывшего универсама разносились стоны, крики и ругательства — Сеня костерил «ментов поганых» на чем свет стоит.
Но те не обращали на него внимания.
— Ну что, будешь каяться? — примерно раз в час спрашивал старший, смахивая пот со лба.
Кирилл молчал. Сдаться после всего, что он перенес? Глупо.
Ближе к вечеру в импровизированную тюрьму явился Дериев в сопровождении Василича.
— Ну как он? — поинтересовался глава коммуны.
— Не отвечает, — сообщил старший экзекутор.
— Эй, пророк, — позвал майор. — Слышишь меня?
Кирилл открыл глаза, посмотрел на человека, отдавшего приказ о пытках и… улыбнулся.
— Твою мать! — почти испуганно воскликнул Василич. — Он сумасшедший!
— Ты ничего не хочешь мне сказать? — спросил Дериев, лицо которого не изменилось.
Кирилл улыбнулся вновь и опустил веки. Слова излишни, все давно произнесено.
— Вот так-то, — в голосе майора прозвучало разочарование. — Собирайтесь, уходим.
Последняя фраза относилась к палачам.
И Кирилл остался наедине с ознобом, провалами в беспамятство и чудовищной слабостью в измученном теле. Во время очередного просветления, когда мог думать связно, в голову пришла мысль: если он умеет заглядывать в будущее, почему бы ни сделать это осознанно, попытаться узнать, что ждет его?
Поначалу он испугался — только дай свободу бездне образов, «воспоминаний», таящихся в подсознании, и она поглотит его, сделает настоящим, заблудившимся во времени безумцем.
Затем Кирилл рассудил, что ему нечего терять.
И как бы потянул за одну из множества нитей, проходящих через его голову, сжимаясь и готовясь к тому, что сейчас на рассудок обрушится многокрасочная, многомерная лавина.
Мелькнули лица множества людей… площадь Советская… И в глаза ударило рыжее пламя!
Жар оказался настолько реальным, что Кирилл невольно отшатнулся, почувствовал запах паленых волос. И вновь оказался на полу «камеры», холодной, уродливой и грязной, с могучим замком на решетке.
Передохнул несколько минут, и тронул другую «нить», цепь событий.
И вновь — толпа, глядящая на него с любопытством, и огонь, жгучий огонь со всех сторон!
— Нет! — прохрипел Кирилл, корчась от страха и боли.
Он пытался еще и еще, словно нырял в темную воду, заполненную размытыми, подвижными силуэтами, но вытаскивал одно и то же — громадный костер, столб дыма, уходящий в синее небо, и пялящуюся на все это толпу.
Потом не выдержал и потерял сознание.
«Неужели все дороги в будущем сошлись в одну? — подумал Кирилл, придя в себя. — Их же было так много, а теперь осталась одна, ведущая в огонь, к смерти, и все, что я видел ранее — ложь».
Нет, такое невозможно. Вероятней, что на самом деле он ни в коей степени не может управлять собственным «талантом», и тот проявляет себя так, как ему угодно, показывает не то, что нужно пророку, а нечто случайное. И до костра еще многие годы, десятки развилок, и сейчас он маячит перед глазами случайно…
Пару раз к его «камере» подходил Вартан, но разговаривать с ним не было ни сил, ни желания, и бывший журналист делал вид, что дремлет, так что мрачно сопевший тюремщик топал дальше.
Бородатый обладатель кубика Рубика пел русские народные песни.
Вечером кудлатого кавказца сменил лопоухий болтун и тут же отправился на обход.
— Ничего, недолго тебе мучиться, голубь, — сказал он, остановившись у «камеры».
Говорил тюремщик, глядя в сторону, и приказ «не общаться с узником» не нарушал. Морда у него была самая злорадная, губы кривились в улыбке, а глаза посверкивали торжеством.
— В смысле? — выдавил Кирилл.
— Недолго, вот скоро выведут тебя отсюда, поверь мне. — Лопоухий захихикал. — Радость будет.
И тут Кирилл понял, что не зря он видел тот костер. Дар вовсе не подвел его, просто бывший воспитанник детского дома номер четыре свернул на ту дорогу, в конце которой тупик, и нет возможности остановиться, двинуться в сторону, как-то избежать катастрофы.
— Меня сожгут, — сказал он.
Тюремщик вздрогнул, на мгновение уставился прямо на Кирилла, но тут же отвел глаза.
— Вот колдун проклятый! — воскликнул он. — Но ничего, колдовство твое тебе не поможет! Я еще спляшу на твоей могиле и плюну на твой гроб, если он у тебя вообще будет, если тебя не бросят собакам.
— Этот мир — пожиратель трупов, — проговорил Кирилл, перед глазами которого встали строчки из переведенного на русский язык гностического текста, писанного якобы апостолом Филиппом. — Все, что в нем поедается — ненавистно. Истина — пожиратель жизни. Поэтому никто из тех, кто вскормлен в истине, не может умереть.
Лопоухий заморгал маленькими глазками, пытаясь понять, что ему говорят, но «не осилил», и заторопился прочь.
— Эй, брателло! — позвал Сеня, когда шаги тюремщика затихли вдалеке. — Ты как, в форме?
Кирилл не ответил — силы он отдал на последние несколько фраз.
Он вспоминал дочь, Машеньку, те времена, когда видел ее ежедневно и не понимал своего счастья. Жалел о том, что так и не нашел ее после этого жуткого сна, продлившегося несколько десятилетий.
Хотя нужен ли маленькой девочке такой странный, не совсем нормальный отец?..
Затем пришла ночь. Уснуть по-настоящему Кирилл так и не смог — мешала боль, возникавшая то тут, то там, при каждом движении и даже при вдохе. Он попытался считать овец, быстро сбился, но со второго раза все же погрузился в тяжелую, не дающую облегчения дрему.
Несколько раз вскидывался. Казалось, что в «камере» есть кто-то еще.
Один раз это была Мила. В ее любимом платье, грустная и заплаканная…
В другой — Серега. Мрачный и сосредоточенный, с автоматом в сильных руках…
Затем — лучший друг Денис, с которым вместе учились в универе…
В могучей и темной, но излучающей свет фигуре он узнал Демиурга, о ком столько рассказывал, но ни разу не пытался вообразить, как тот выглядит. Кирилл содрогнулся, представляя, как должен ненавидеть Сына зари князь мира сего, но потом сообразил — это же бред! Галлюцинация!
И тот, кого Кирилл назвал Отраженным, растаял во мраке.
Снова начались приступы лихорадки, от них пот выступал по всему телу. Кириллу казалось, что он уже горит на костре, и что языки пламени лижут кожу, проникают внутрь, оглаживают внутренности.
Он почти видел их…
Утро, обозначенное визитом лопоухого тюремщика, притащившего «завтрак», не принесло облегчения. Кирилл выпил воду и снова погрузился в болезненное полузабытье, заполненное бессвязными видениями.
