Эх, вернуть бы времена, когда этого всего не было. Хотя Дину можно оставить.
Затем Кирилл задремал. Проснулся от того, что прямо над ухом лязгнул замок. Подняв веки, тут же прищурился — красный свет факелов бил в глаза, казался невыносимо ярким.
— Поднимите его, только осторожно… Поняли? — раздался приказ, отданный голосом Василича.
Кирилл сообразил, что всё, за ним пришли, и в груди родился страшный холодок, по рукам и ногам пробежала дрожь. Захотелось во весь голос заорать «Нет!», вскочить, рвануться прочь, сделать хоть что-нибудь, только бы свернуть с той дороги, что ведет на костер!
Но он сдержал себя, только глухо застонал.
Сильные руки аккуратно подняли его, и Кирилл оказался липом к лицу с ближайшим помощником Дериева.
— Вот таким тебя люблю я, вот таким тебя хвалю я, — сказал тот. — Молчишь, проповедей не читаешь.
— А надо?
На этот вопрос едва хватило сил.
— Шутник. — Василич потер подбородок. — Ничего, скоро тебе будет не до шуток. Этому руки не связывать, он сейчас и мухи не свалит.
«Это точно», — подумал Кирилл.
Его повели к выходу, медленно, осторожно, давая ступать самому, только придерживая. Еще двое вытащили из «камеры» дрожащего, дико бормочущего бородача, а впереди всех оказался Сеня, которого пришлось «успокоить», несколько раз треснув резиновой дубинкой и заковав в наручники.
Мелькнуло отчаянное лицо Вартана с выпученными глазами и осталось позади, за спиной. Лестница далась тяжело, так что Кирилл едва не упал, но наверху ему дали передохнуть.
— Все готовы? — Василич еще раз оглядел подопечных и скомандовал. — Пошли!
От сырости и мрачности последних дней не осталось и следа, солнце весело сияло, а небо выглядело таким чистым, каким оно обычно бывает во время июньской жары, когда облака словно боятся вылезать из-за горизонта. И это совпадение реальности с тем, что он «вспомнил», заставило Кирилла испугаться еще больше.
Каждый его шаг отдавался болью во всем теле, сердце колотилось, но он шел и старался не горбиться. Их вели в обход универсама, к зданию районной администрации, туда, где когда-то располагалась автостоянка.
Недавно здесь торчали молодые деревца и ржавые флагштоки, но сейчас ни того, ни другого не было. Волновалась и перешептывалась толпа — выстроенная по бригадам коммуна, — на каждом шагу торчали вооруженные пестро и разнообразно охранники, усердно пучили глаза.
При виде узников шепот перешел в гул, и Кирилл гордо вскинул голову.
Едва не содрогнулся, увидев, что дальше, рядом с ржавым «костяком» остановки торчат три обложенных дровами столба, но удержался, понимая, что на него смотрят, и что единственное доступное ему оружие сейчас — это именно выдержка.
— Но я же покаялся! — заорал бородатый, пытаясь вырваться из объятий конвоиров. — Я же все признал, все принял! Отпустите меня, я хочу жить! Жить хочу! — Голос его сорвался на визг.
— А толку, брателло? — спросил обернувшийся Сеня. — Умри не как лох.
Но бородатый не слушал. Он брыкался и вопил так, что его приходилось тащить.
Толпа почти не обращала на крикуна внимания, сотни глаз смотрели на Кирилла. Он ощущал взгляды как горячее давление, и оно вроде бы даже придавало сил, позволяло забыть о слабости и о боли, о том, что до мучительной смерти осталось меньше часа.
Узников провели по специально оставленному проходу, и Василич скомандовал:
— Стой! Кругом!
Значение последней команды Кирилл понял, когда его развернули лицом к зданию районной администрации, и он увидел, что на крыльце стоит Дериев, рядом с ним отец Павел и еще кто-то.
Бывший журналист усмехнулся.
Мелкий тиран, «отец народа», действовал так же, как его предшественники более крупного калибра — устраивал из казни шоу, урок для подданных, повод для собственного возвеличивания.
— Слушайте меня! — крикнул майор, и толпа притихла.
С первых же фраз стало ясно, что речь эта не лучше той, которую Кирилл слышал, находясь в коммуне — набитая казенными штампами вроде «внутренних врагов» и «идеологической измены», она вызывала отвращение. А Дериев, стремившийся выглядеть оратором, был достоин лишь презрения.
Но его слушали не все — в толпе кое-где наблюдалось движение. Глянув в одно из таких мест, Кирилл увидел лицо Клавдии Петровны, врачихи из группы Федора, лечившей его от раны.
Она стояла, прижав руки к лицу, и беззвучно плакала.
В другой бригаде в первые ряды пытался пробиться мрачный и решительный Григорий.
— Назад! — приглушенно рявкнул на него охранник, и даже замахнулся дубинкой.
Затем Кирилл сомлел от усталости, а когда пришел в себя, майорская речь уже закончилась.
— Приступайте! — велел Дериев.
Василич махнул подчиненным, и узников поволокли к столбам.
На Кирилла вновь навалился страх, жуткий, парализующий. Он едва удержался от крика. Бросил отчаянный взгляд вокруг, надеясь, что вот сейчас, как джинн из бутылки, появится Серега…
И тут же пристыдил себя за малодушие.
Заскрипел зубами, позволил привязать себя и даже шепнул закреплявшему узлы бойцу:
— Надежнее давай, надежнее.
Тот оступился и едва не упал с кучи дров, из которой торчал столб.
Сенька ругался все то время, что его привязывали, и ни разу не повторился, а вот бородатый продолжал скулить и плакать, заверять всех в том, что он покаялся, что хочет жить, что его надо отпустить.
— Я же не такой как он, я же не хотел… нет, — молил он, кивая в сторону Кирилла.
Внутри у бывшего журналиста сжалось, когда он увидел медленно идущего к ним человека с факелом. Удивился, зачем рядом с каждым столбом расположились мужчины с большими опахалами из железных листов, но затем вспомнил — обреченный на сожжение обычно быстро задыхается в дыму, и чтобы казнь продлилась подольше, а смерть была помучительней, дым надо отгонять.
— Вот сволочь, — прошептал он, имея в виду предусмотрительного майора.
Первым запалили дрова под бородатым, и тот тонко, по-бабьи взвыл, задергался в путах. Сеня плюнул на «поджигателя», не попал и вновь принялся сотрясать воздух матерщиной.
Кирилл смотрел, как факел приближается к дровам под ним, и понимал, что уже видел это — и толстое запястье, поросшее рыжеватыми волосами, закатанный рукав, пляшущие язычки, вот один перебегает на березовую чурку, и та вспыхивает ярко и весело.
Дым ударил в лицо. Он вздрогнул, закашлялся.
Из толпы донесся жалобный крик, его дополнил женский плач, резкая команда.
— Люди… — произнес Кирилл, напрягая горло.
Он еще не знал, что собирается сказать, но понимал, что от него ждут последних слов, и что от них зависит, запомнит кто-то Сына зари, или через полгода о нем забудут все, кроме пары фанатичных приверженцев?
