совершил рывок на два метра вперёд и влево. Снаряды в меня не попали.
Я переместился правее, Огинский швырнул ещё два «конуса» и опять промахнулся. Рывок влево — очередные два снаряда полетели мимо. Парень весьма неплохо владел данным заклинанием. Само по себе оно крайне простое, но в руках мастера может стать смертоносным оружием.
Сосредоточив силу в обеих ладонях, я швырнул крупный шар огня. Огинский инстинктивно прикрылся рукой, пламя облизало его, однако быстро потухло, даже не повредив костюм. Тело моего противника было словно вылеплено из куска глины, и даже одежда поменяла структуру. Тоже неплохо… для студента третьего курса.
Получив две секунды форы, я переместил вперёд и вправо и сосредоточился, чтобы усилить эфирную защиту. Огинский воспользовался этим и продолжил закидывать меня «конусами». Два попали, остальные я стал отбивать кулакам, которые, благодаря эфиру, сделались прочнее камня.
Отбил пять снарядов. Сделал рывок влево и выстрелил большим огненным шаром. Огинский пригнулся и попытался отскочить, но его задело. Он создал и запустил в меня одновременно два «конуса» покрупнее. Я пригнулся — они просвистели над моей головой.
Третий огненный шар снова не попал в Огинского, а мои ноги стало затягивать в трясину. Опять полетели снаряды, но теперь уже не «конусы», а бесформенные булыжники с острыми краями. Парень швырял их, двигаясь по дуге вокруг меня.
Сосредоточив максимум силы в ногах и руках, я зашагал прямо на своего соперника, отбивая булыжники или уклоняясь от них. Ноги липли к земле, требовались усилия, чтобы выдирать их из почвы, сделавшейся невероятно вязкой, но это не могло остановить меня. Подловив момент, я швырнул ещё один шар. Огинский пригнулся.
Вдруг передо мной выросла стена из какой-то вязкой глинистой субстанции. Это заклинание было посложнее предыдущих, однако я не понимал, что Огинский задумал. Просто закрыться от меня? Какой смысл?
Заподозрив неладное, я сконцентрировался на очередном рывке и через пару секунд оказался тремя метрами левее. Одновременно с этим рухнула стена, накрыв место, где я только что находился. А передо мной выросла ещё одна, и мне снова едва удалось спастись от обвала с помощью быстрого перемещения.
Огинский оказался метрах в десяти от меня. Теперь я мог достать его огненной струёй.
Вытянул руки, представил в голове нужный знак. Пламя вырвалось из моих ладоней. Оно оказалось неожиданно мощным. Это было одно из простейших заклинаний, но в руках сильного мага оно могло быть крайне разрушительным.
Пламя выжгло полосу земли и опалило Огинского. Тот закрылся руками, отвернулся и так и стоял, будучи не в силах ничего предпринять. Я же продолжал жечь его.
Вскоре верхняя одежда парня сгорела. Под ней оказался ещё один слой, видимо, огнеупорный, но и он стал плавиться.
И вдруг раздался дикий вопль. Я тут же убрал пламя. Нельзя было переусердствовать, иначе от студента останется обугленный труп, а никому это надо?
Огинский упал на землю и свернулся калачиком, продолжая вопить. От этих душераздирающих звуков уши сворачивались в трубочку. Кажется, парню было очень больно. Да и выглядел он, прямо скажем, паршиво: красный как рак, а на левой руке, которой он закрывался от огня, чернели обугленные участки кожи. Я всё же перестарался.
А бедолага продолжал орать на всю округу, и студенты, наблюдавшие за поединком, побежали к нам. Все столпились возле пострадавшего. Парень с факультета лечебной магии попросил отойти их подальше и создал вокруг Огинского прозрачный кокон, источающий зеленоватое свечение. Мой противник перестал орать и теперь лишь тихо скулил.
Я же стоял неподалёку, скрестив руки на груди, и наблюдал. Меня раздражали эти вопли. Шереметева тоже стояла в стороне, с отвращением глядя на обгоревшего парня. Мы посмотрели друг на друга. В её глазах читалось недоумение.
Студент-врачеватель сказал, что пострадавшего надо погрузить в машину и отвезти в больницу академии. Так и сделал. Четыре парня взяли Огинского за руки и за ноги и понесли туда, где стояли автомобили. Врачеватель же продолжал удерживать вокруг него живительный кокон.
Я и ребята, приехавшие со мной, последовали за ними.
— Ты где такому научился?! — поражался Даниил. — Это… что ты вообще делал? Как ты так пропадал в одном месте и появлялся в другом?
— Кажется, тебе надо переводиться на третий курс, — добавил Павел, не выказав особых эмоций. — Правд, теперь ректор узнает о поединке и замурует тебя в стену.
— Чего? — рассмеялся я.
— Или превратит тебя в мишень для кидания булыжников и будет упражняться каждый день после обеда.
Павел, естественно, острил. Однако наказать меня действительно могли. Вот только мне было плевать. Что они сделают? Заставят двор подметать и полы мыть? Да это же самая страшная кара на свете! Запретят уезжать из академии? Так я всё равно уеду, если неотложные дела возникнут, а нет, так тут даже безопаснее.
Единственное, чего я опасался — это исключения. Степан говорил, что не помнил случаев, чтобы за дуэль «за забором» студентов выгоняли, но мало ли что ректору в голову взбредёт? Ещё немного напрягала перспектива конфликта с Огинскими. Конечно, поединок — это дело чести и, вроде как, никого, кроме нас двоих, не касается, но кто-нибудь из родственников пострадавшего мог на меня обидеться.
По возвращении домой я часа два ждал, что будет. Наступил вечер, стемнело, подумалось, что сегодня меня уже никто тормошить не станет.
Позвонил Степан.
— Я же говорил, не надо его травмировать, — набросился он на меня с упрёками. — Знаете, какая шумиха сейчас поднялась? Сам ректор узнал. Плохи дела. Очень плохи. Не любит он, когда студенты калечат друг друга.
— И что думаете? Выгонит?
— Вряд ли. Но наказание будет строгим, имейте ввиду.
— Ладно.
— И сразу предупреждаю, я вмешиваться не буду. Я, наоборот, должен был вас остановить, а не потворствовать подобному. И лучше бы остановил…
Ага, тоже боится, что накажут. Ну что сказать, Оболенского действительно не стоило впутывать наши с Огинским разборки.
— Вы всё правильно сделали, и я никому не скажу, что вы знали о драке, — успокоил я Степана. — Вы мне очень помогли. Благодарю.
— Да… Не за что. Пустяки.
— Огинский-то выживет, как думаете?
— Он в порядке. В клинике нашей хорошие лекари работают. Но выпишется нескоро.
В дверь потучали, пришлось срочно закончить разговор и идти открывать. На пороге стоял мрачный как туча Комаровский.
— Ректор негодует от того, что вы сегодня учудили, — сказал он, тяжело вздохнув. — Вызывает вас на личную аудиенцию. Похоже,
