в десятке километров от города. В небольшом городке Кинугава, стоящем на берегу одноименной реки, что переводится на русский, как "река разгневанного демона", мы нашли идзакая и остановились там вчетвером. Вроде бы и близко, а в то же время — кто нас будет искать на таком расстоянии?
В эпоху воюющих провинций люди привыкли к тому, что группы вооруженных людей могут появиться из ниоткуда и уйти в никуда. Сам городок славился онсэнами. В них мы и хотели отмокнуть перед тем, как найдем Киоси и накажем Аки Тиба.
По пути мы прихватили Такаюки. Ногути был суров и хмурил брови. Наказание самурая Нокки было ему не по вкусу. Он так и сказал Норобу, пока мы двигались по утренней дороге:
— Последний из "Пяти Карающих Мечей" делал то, что ему приказала Аки Тиба. У нас принято подчиняться приказам властителей.
— Он мог и отказаться от подобного приказа, — возразил ему на это Норобу. — Он мог стать ронином, а вовсе не убийцей невинных. И не надо мне звездеть о чести и достоинстве — многие самураи легко меняли хозяев, если чувствовали выгоду. А уж про то, как убивали крестьян, лишь бы проверить остроту мечей… Нет, друг мой, не стоит говорить, что самураи это всего лишь мечи в руках властителей. Они следуют уставам "Бусидо" лишь до той поры, пока им это выгодно. А хокку и поэтические страдания нужны только для того, чтобы детей с детства приучить к служению господам. Это был выбор Никко и за него он понес заслуженную кару.
— А ещё своей смертью искупил мои грехи, — весело заявил Гоэмон.
— Доблестный самурай принял смерть за грязного грабителя, — буркнул Такаюки.
— И это ещё слишком легкая участь для того, кто погряз в убийствах и разврате, — оборвал я начинающийся спор. — Будь моя воля — Никко ни за что бы так легко не умер. Я бы припомнил ему каждого человека из деревни. Каждый взмах катаны, каждую каплю крови…
— Вот уж не думал, что господин Такаги может быть таким кровожадным, — покачал головой Такаюки.
— Ты многого не знаешь про господина Такаги, — хмыкнул Норобу.
— Думаю, что в ближайшее время узнаем побольше, — влез Гоэмон. — В онсэнах обнажается не только тело, но и душа.
— Хорошо, но не думаю, что меня это обрадует, — ответил Такаюки.
— Не будь таким нудным, господин Ногути, — сказал я. — Добрый пар настраивает на добрые мысли…
Мы прошли молча ещё с километр, когда Такаюки всё-таки не удержался от замечания:
— Знаете, может быть вы меня осудите, но я бы вряд ли смог поступить иначе, чем это сделал Нокки. Ведь приказал господин, чьё слово для меня является законом.
— Но ты в первую очередь являешься человеком и должен вести себя достойно, а не быть всего лишь мальчиком на побегушках! — не выдержал Норобу. — Ты должен сам отвечать за свои поступки, а не перекладывать их на чужие плечи!
— Я всегда сам отвечаю за свои поступки, а также за поступки господина! — буркнул Такаюки. — И если бы мой господин велел мне отдать за него жизнь — я бы без сомнений сделал это!
— Посмотрим, — хмыкнул Норобу.
По его хитрому взгляду и мелко задрожавшей бородке я понял, что мой сэснэй что-то задумал.
В небольшом идзакая, в котором мы остановились, нам удалось проспать до вечера. Всё-таки уставшие от операции, а также перехода организмы просили отдыха. Ни хозяин таверны-идзакая, ни его служанки нас не тревожили. Да и как тревожить людей, у которых столько золотых кобанов? Норобу специально блеснул небольшим количеством, чтобы прислуга прониклась к нам уважением и боялась проходить мимо комнаты кроме как на цыпочках.
Да, деньги самурая Никко нам пригодятся — мы отдали долг Ногути и оказались в крупном выигрыше. Правда, половину мы честно поклялись раздать нищим и бездомным, но со второй половиной нам хватило бы ещё пару лет прожить в достатке.
Когда мы проснулись, то Гоэмон первым делом сказал, где находится тот, кого мы ищем. А находился Киоси… В тюрьме! В Темнице Печали — главной тюрьме города Эдо. И ведь держали там нашего друга уже довольно давно, судя по словам Гоэмона.
Впрочем, я не был удивлен сказанным Гоэмоном. Где ещё быть нашему шалопутному другу, как не в темнице?
Правда, тюрьма в Эдо того времени оказалась гораздо хуже, чем в наше. Да, в наше время тоже не сахар и даже порой приговаривают к смертной казни, но не говорят о времени её исполнения, что делает ожидание казни хуже самой казни.
На работу заключённые идут, маршируя и глядя строго в затылок друг другу. Нельзя даже отвести глаза. Разговоры строго запрещены, за исключением обеда и недолгого свободного времени вечером. Надзирателю в глаза смотреть нельзя, только вперёд. Находясь в сидячем положении, встать можно только по разрешению охранника. На обед отведено полчаса. При этом сидя перед своей порцией, нужно закрыть глаза и ждать, пока дадут команду к приёму пищи. Нарушение данного правила карается карцером.
Лишь после ужина арестанту дается относительно свободное время. Провести его он может либо в библиотеке, либо перед телевизором. Спать заключённые ложатся в девять вечера. При этом во время сна охранники должны видеть голову и руки спящего. Если поза несоответствующая, заключённого тут же разбудят. Такая жестокость обусловлена очень негативным отношением в Японии к преступникам. У нас так считается: столь жёсткое наказание является наилучшей профилактикой преступности в стране.
И да, несмотря на наличие якудза, в Японии самый низкий процент преступности. Человек, преступивший закон, только пройдя очищение через страдания может вернуться к жизни в нормальном обществе и стать достойным его членом. Встают заключённые в шесть сорок пять, а после осмотра каждого человека и проверки камер все, кроме наказанных, отправляются на работу. Работают отбывающие наказание с восьми до семнадцати. Досмотр является ещё и временем для проведения «канкан одори». Во время этой процедуры заключённый, раздеты догола, должен совершать определённые действия в строгой последовательности. Он поднимает руки, ноги, высовывает язык и делает всё, что предусмотрено этим жутким танцем. Если последовательность нарушена, всё начинается сначала.
Это в наше время, а во времена войн и передела влияния в стране Восходящего Солнца было гораздо хуже. Гоэмон рассказал, что внутри тюрьмы было немало такого, от чего волосы шевелились на затылке.
В сословном обществе заключенные не могли находиться
