все вместе, тем более что тюрьма одновременно была следственным изолятором, и основную долю арестантов составляли подозреваемые и обвиняемые, но еще не осужденные. Поэтому все камеры в тюрьме делились на четыре типа.
В камерах первого типа содержались не самые богатые, но знатные самураи с годовым доходом до 500 коку риса, а также высшие священники. Пол их камер был устлан соломенными циновками хорошего качества, такими же, как в жилых комнатах. Камеры представляли собой клетки, отделенные от тюремного коридора толстым вертикальным брусом от пола до потолка с просветом толщиной в руку.
Камеры второго типа предназначались для прямых вассалов влиятельных самураев, удельных воителей, чиновников низших и средних рангов, обычных монахов. Здесь тоже лежали циновки, но простые — такими устилали в домах коридоры и подсобные помещения. Во втором отделении существовала и женская камера.
В третьем и четвертом, самых переполненных отделениях, содержались соответственно рядовые горожане и бродяги. После того как в Эдо начали в массовом порядке приезжать на заработки крестьяне, для них по сословному признаку выделили в тюрьме специальные камеры.
Во втором и третьем отделениях тюремная администрация назначала старост, лично отвечавших за поддержание порядка. Сами заключенные также делились на ранги (их было около двадцати) и в соответствии с этими рангами питались и размещались. Разница в содержании была существенной. В любом тюремном сообществе существует иерархия. В средневековой японской тюрьме она возникла не стихийно, а под контролем администрации, и отражала реалии большого внетюремного мира.
Жизнь в средневековой японской тюрьме не радовала. “Старожилы” первым делом выясняли, есть ли у новичка деньги, и, если их не было, его судьба могла быть печальной. Крестьян, люмпенов и бродяг сокамерники нередко сживали со свету только по этой причине: их избивали до полусмерти либо обливали тузлуком для засолки овощей из стоявшей тут же бочки и клали на сырой земляной пол, что вызывало сильнейшую простуду.
Из-за жестких тюремных нормативов в камерах было настолько тесно, что там не то что сидеть, даже стоять было трудно. В такие времена заключенные часто погибали: их убивали сокамерники для получения лишней площади и глотка воздуха. Бедолаг обычно душили. Тюремщики об этом знали и причинами внезапной смерти арестантов особенно не интересовались. Когда тюрьма оказывалась чересчур переполненной, умирало за ночь три-четыре человека, обычно из самых низов. Так же сидельцы расправлялись с личными врагами, например, с попавшими под следствие помощниками полицейских, насолившими арестантам на воле.
И вот в такой вот ситуации оказался наш молодой друг…
Хотя, Гоэмон сказал, что он знает Киоси, не как мальчишку-тануки, а как сурового и взрослого мужчину.
Впрочем, мы уже успели с Норобу это дело обкашлять и даже выстроили вполне логичную догадку относительно того, почему Аки Тиба и Киоси оказались тут задолго до нас. Нам казалось, что Аки Тиба хотела с помощью Свитка Тигра отправить нас в прошлое, но Киоси смешал её планы. Да так хорошо смешал, что отправил тетку вместе с нами в прошлое, только на пару десятилетий раньше. Ну и сам отправился с ней…
Это было самым логичным объяснением изо всех, которые пришли нам на ум. Иначе чем объяснить старение молодой женщины и столь долгий срок пребывания, который позволил стать помощником главного сёгуна страны?
Чтобы освежиться и на чистую голову придумать план освобождения Киоси из темницы, мы отправились в местный онсэн. Пока купались, нам принесли новую одежду — постаралась одна из служанок идзакая, с которой Гоэмон быстро нашел общий язык. Всё-таки приятно было одеться в чистое. Конечно, местные одежды были не такими удобными, как спортивные костюмы нашего времени, но выглядели стильно.
Гоэмон рассказал про то место, где держали Киоси. Мы с Норобу захотели увидеть эту темницу воочию, чтобы примериться и составить план действий наверняка. Такаюки наотрез отказался участвовать в этом мероприятии. Он почти дословно произнес фразу Жеглова из фильма моего мира: "Вор должен сидеть в темнице!"
На все возражения, что в тюрьме могут быть не только воры и убийцы, наталкивались на железобетонное: "Власть не может ошибаться!"
Норобу только развел руками, как бы признавая поражение в этой очередной битве. Я подмигнул ему в ответ, мол, не отчаивайся. У меня уже был план, как более действенно, чем словесное внушение, открыть глаза самураю на происходящее.
Норобу дернул бровями, на что я только покачал головой. Сэнсэй подумал, поджал губы и чуть склонил голову.
Так мы жестами пообщались. Со стороны вроде бы не очень заметно, да и если будет заметно, то непосвященному непонятно. Я сообщил сэнсэю, что придумал одну штуку, и что его вмешательство не нужно. Он же мне в ответ показал, что принимает мою штуку, какой бы страшной и коварной она не была.
А вы что думали? Если двое мужчин долгое время плечом к плечу гуляют по лезвию ножа, то они просто обязаны начать понимать друг друга без слов.
Моя же задумка касалась женского пола. Да, много достойных мужей погорели из-за баб, так почему бы не взять испытанный способ и не показать самураю всю его настоящую суть?
После горячих источников онсэна мы отправились обратно в таверну-идзакай. После горячей воды тело становится расслабленным, податливым. Таким же становится и характер — самурай перестает следить за собой и держать себя в руках. А если к этому добавить ещё чуточку сакэ…
Гоэмон пригласил к нашему столику парочку гейш легкого поведения. Две относительно молодые красотки закрывали зубы ладошками, смеясь над нашими шутками, а мы старались вовсю. Даже Норобу по-орлиному выпятил цыплячью грудь, что было говорить о Такаюки. Он с каждым выпитым отеко всё больше и больше раздевал глазами сидящих с нами красоток.
Минами и Каори с улыбками принимали ухаживания статного самурая. Гоэмон же явно понял, что я неспроста подливал сакэ лишний раз в отеко самурая. Этот пройдоха и сам шутками-прибаутками отвлекал самурая от наливания, зато одним из первых кричал: "Кампай!" когда емкости были наполнены.
В общем, в скором времени "клиент дошел до кондиции". Тут и вступал мой план в следующую фазу. Девчонки отправились попудрить носики, и взгляд Такаюки, брошенный им вслед, был настолько маслянист, что им можно было обмазывать хлебцы.
Что же, пришла пора самураю показать свою доблесть не только за столом, но и в бою.
Мы общались ровно до тех пор, пока наши спутницы не показались из дверей уборной.
Я отвечал на вопрос Гамаюна о тонкостях боя:
— Всё дело в том, что многие воины, прежде чем напасть, орут название удара. Ну не дураки ли?
