…Я очнулся от резкого, неприятного запаха. Тошнота отступила, и голова уже не так кружилась, и сердце не отзывалось болью на каждый вдох. Я раскрыл глаза и сквозь разноцветные круги увидел потолок незнакомой комнаты, полураскрытый шкаф с чужой одеждой, какие-то портреты на стенах. Возле кровати стояла доктор Шанкар. В одной руке она держала вату, в другой — пустой шприц. Видимо, она только что сделала мне укол. Я отметил, что ее лицо осунулось. Я видел, как шевелятся ее губы. Потом дошли и слова:
— Вы меня слышите? Как вы себя чувствуете? Вам лучше?
— Да, спасибо, доктор, вроде ничего. — Я постарался улыбнуться. — Где это я?
— Вы упали возле домика доктора Латинка. Хорошо, что он в это время как раз возвращался, увидел вас и вызвал меня. Мы решили перенести вас к нему.
— А что со мной было?
— Сразу целый букет. Спазм сосудов, сердечная недостаточность, нарушение кровообращения…
— Но у меня никогда ничего такого не было! Почему сейчас?
— У коллеги Прунцля тоже не было, по крайней мере в такой форме. И у доктора Видовича тоже.
— Ах да, ведь Прелог мне уже говорил! Прунцль, Видович, Латинк…
— Это еще не все. За последний час к ним прибавились еще пятеро. У Химмельсберга то же самое, что и у вас, — сердечная недостаточность. У Эрландера — общий болевой шок, очень сильный. Два человека из охраны жалуются на тошноту и боли в желудке. А у Фраскатти, нашего повара, отказали почки.
— Но это же не может быть совпадением!
— Конечно, не может. Доктор Латинк считает, что все это связано с усилением магнитных колебаний.
— Вот как? Колебания усилились?
— Кажется, да. Резко усилились. Но точно это знает только Латинк.
— А где он сам? Он же вроде тоже… ему было плохо?
— Доктор, как только почувствовал себя лучше, тут же заменил Прунцля возле приборов. Он держится просто молодцом! Никогда бы не подумала: при нашем знакомстве он вовсе не казался богатырем.
— А как остальные? — продолжал допытываться я. — Те, кого вы не назвали? Как я понимаю, не все вышли из строя?
— Да, эти колебания действуют почему-то избирательно, — подтвердила Шанкар. — Капитан держится так, словно ничего особенного не происходит. И мужественная мисс Буйонэ не жалуется. А ваш сосед господин Персон вообще решил заняться тяжелой работой: вместе с группой крестьян — их вызвал господин Дрнди — пошел доставать тела погибших из ущелья.
— А вы сами? Вам с Прелогом сейчас тоже приходится нелегко…
— Я, к счастью, оказалась нечувствительной, — усмехнулась она. — И коллега Прелог тоже. Он сейчас у Эрландера. А мне надо бы навестить нашего руководителя. Так что, если вам уже лучше…
— Да-да, конечно! Может, я тоже пойду? А то неудобно…
— Нет, вам еще пару часов надо полежать, — строго заявила психолог. — Позже вас навестит Прелог, он и скажет, можно ли вставать. Все же он настоящий врач, не то что я.
Она ушла, а я остался лежать, разглядывая комнату математика. Никогда бы не подумал, что окажусь в такой ситуации. Нет, два часа я тут валяться не буду, уж извините. Сколько, кстати, времени?
Часы я обнаружил на стене слева. Рядом висели несколько больших фотопортретов. Некоторые фотографии выглядели вполне современно, некоторые же были сделаны, видимо, со старинных гравюр — на них были люди в париках и камзолах. Я не узнал ни одного. Учитывая специальность хозяина комнаты, следовало полагать, что это все знаменитые математики — ну Пуанкаре, Лейбниц… Невежество, может, и не порок, но большое свинство. Вот Линнея я на портрете узнаю, а Лейбница — нет. Узкая специализация — это…
Мои размышления прервал стук в дверь. Не зная, что делать в такой странной ситуации, я неуверенно ответил: «Войдите…» Дверь отворилась, и в комнату вошел господин Дрнди.
— Я слышал, что вам стало плохо, вас поместили здесь, и пришел… — начал он и замялся.
— Очень любезно с вашей стороны, — ответил я, полагая, что речь идет о выражении сочувствия.
— Надеюсь, вам уже лучше? — продолжал готанец. — У меня к вам один вопрос, но если вам нездоровится…
— Нет-нет, все в порядке, спрашивайте, — ответил я, недоумевая, что за вопрос ко мне может быть у представителя министра безопасности.
— Видите ли, там, на семинаре, вы лишь приблизительно обозначили место, где наблюдали необычные явления. А мне нужны точные координаты. И желательно еще описание, как лучше добраться. Это необходимо, чтобы организовать доставку продуктов для временного лагеря, а также его охрану. Если вы помните, господин Видович поручил мне это сделать.
— Да, конечно! — ответил я. — Конечно, я покажу. Только на чем? Карта в лаборатории…
— У меня есть с собой, — заявил готанец. — Вот, пожалуйста, и карта, и фломастер.
Я сел на постели, Дрнди подал мне планшет с картой, и я нанес на нее «зону обморока» и объяснил, как лучше добраться.
— Весьма вам признателен, — произнес представитель правительства и ретировался.
После его ухода желание покинуть комнату математика во мне укрепилось. Тут работа идет, люди собираются лагерь оборудовать — выходит, готовы обойтись без меня? Нет уж, извините, я тоже хочу участвовать. И если я смог сесть, то уж наверняка смогу и встать.
Однако первая попытка подняться на ноги привела к сильному головокружению и бешеному сердцебиению, так что я, хватая ртом воздух, вынужден был вернуться в сидячее положение. В нем меня и застал хозяин комнаты.
— О, вы уже сидите! — воскликнул он, войдя. — Это хорошо. Профессор собирает нас на совещание, сейчас Маршо всех обзванивает. Если вы чувствуете себя сносно, лучше вам тоже прийти.
— Конечно, приду, — сказал я. — Но почему так срочно? Это связано с созданием нового лагеря?
— Боюсь, о новом лагере придется забыть, — покачал головой математик. — Ситуация изменилась. Я тут собираюсь сделать небольшое сообщение. Я, собственно, зашел, чтобы забрать…
Он шагнул к столу и взял лежавшую там папку.
— Да, небольшое сообщение. После него наше пребывание здесь предстанет в новом свете. Так вы идете? Вам помочь?
— Нет, я сам, — ответил я как можно тверже. Не хватало еще, чтобы Латинк, выглядевший явно слабее, мне помогал.
Держась за спинку кровати, я поднялся. Голова еще кружилась, но идти я, пожалуй, мог. Вот только вдохнуть бы еще пару раз. Латинк нетерпеливо переминался у двери. Чтобы немного выиграть время, перед тем как оторваться от кровати, я сказал:
— Я на этих портретах, к своему стыду, никого не узнал. Это ведь математики, верно?
— Да, есть математики, — подтвердил Латинк. — Вон тот, в правом углу, Пуанкаре.
