– Теперь понятно, почему эти звери невысокие.- Нарушил наше молчание Милх. – Так им сподручнее пробираться по этим зарослям. Еды кстати для них с этих деревьев перепадает много. Значит и этих, как ты сказал, свиней, может быть много. А мы пока не знаем, нападают они первыми или нет.
– Что, страшно стало? – Ехидно поинтересовался Перос.
– Можно подумать, что тебе не страшно. Конечно боязно. Оружия то у нас почти нет. Меч только у Семеса и наши копья, а это считай прутики против таких зверей.
– Молите богов, чтобы они нам помогли и не дали здесь погибнуть. – Нарушил и я свое молчание, в очередной раз, счищая с поверженного дерева плесень своим мечом.
– Да и так через каждые три шага вспоминаю то Фесту, то Диокла, да и Тарсия тоже. Боги милостивы к тем, кто их не забывает. Если выйдем отсюда живыми принесу им в жертву…., – он замолчал, видимо вспоминая, что же он может принести в жертву, когда у него под руками нет ничего. – Принесу им в жертву первого врага, который пойдет на меня с оружием. Да! Точно! Клянусь, что так и будет.
– Я что-то не понял, разве жрецы приносят в жертву людей? Это кто такой из богов который принимает такие жертвы?
– Ты что забыл? Есть же бог ночи, Анд. Он всегда принимает и жертву и погибших воинов и просто умерших людей. Он примет и мою жертву. А значит, сможет защитить меня в этих страшных местах.
– Тогда почему ты других богов вспоминаешь, они-то такие жертвы не принимают?
– Ну как ты не понимаешь, ведь Тарсий бог леса, Диокл бог животных и зверей, а Феста мать всего живого. Именно они могут помочь нам.
– Да брат. Темнота ты дремучая. Нужны мы этим богам, как же. Если они и видят нас, то наверняка думают, раз залезли сами в такое место, то сами и выбирайтесь. Будут они всяких придурков, сующих свою голову незнамо куда, спасать, и тем более им помогать. Нет Милх, даже не отвлекайся на подобное, лучше смотри по сторонам и постарайся не пропустить появления каких либо зверей.
– Ты думаешь, что здесь есть еще какие-то звери? – Испуганно поинтересовался Фетрос.
– Зверей, может, больше и нет, но вот от змей гарантии у меня точно нет. Хотя кто его знает? Ерлики умные птицы и должны понимать, что при наличии змей здесь увеличится вероятность лишения своего потомства. Насколько я знаю, змеи яйца любят, а ерлики высиживают наверняка яйца. Так, Милх? Отец твой знал про это что-нибудь или нет?
– Не знаю, он про это ничего не говорил. А насчет богов ты зря так говоришь. Они все видят и слышат и они тебя могут наказать за неверие в их могущество. – Милх, зацепившись своей и так не слишком целой одеждой за очередную колючку, стал возмущаться и пенять на то, что его занесло непонятно куда и зачем.
– Действительно – подумал я – сверху лес казался чуть ли не парком ухоженным. На самом деле этот бурелом и заросли кустарника сразу же, как только вошли в лес, развеяли подобное мнение и через пять минут уже успели надоесть. Да еще и то, что мы, не имея навыков передвигаться по лесу, шли не хуже тех страшилищ, которых недавно видели. Также шумно и не боясь, что кто-то услышит и прибежит посмотреть, что тут происходит. Я уже изрядно притомился, топая по этому "парку". Вроде когда смотрел сверху, то казалось ширина лесного пояса вокруг озера не больше чем триста метров, а тут у меня создается впечатление, что конца и края нет этой полосе препятствий. Больше похоже на джунгли, никаких просек никто здесь почему-то для нас не проторил. Наши любители соли проложили, конечно, тропу, но они не искали обходов, вокруг наваленных прогнивших от времени стволов деревьев, просто подныривали под них и не обращали внимания на встречающиеся постоянно колючие кустарники. Мне же было жалко пускать единственное дельное оружие вместо мачете, чтобы прорубать себе дорогу. Цепляясь поклажей за ветки и сучья, осторожно перебираясь через стволы поваленных деревьев и обходя непонятно откуда бравшиеся ямы, в одну из которых уже успел свалиться Фетрос, мы наконец-то вышли к воде.
Заставив всех, осмотреть друг друга, и убедиться, что никто себе ничего не расцарапал и не повредил, я прислушался к окружающей нас тишине. Только возня моих спутников слегка нарушало ее. Звенящая, застывшая в каком-то предвкушении необычного и странного для этих мест действий пришлых, тишина обволакивала нас, заставляя тоже напрячься в ожидании: – "а что же дальше". Ни шороха, ни писка, ни скрипа верхушек деревьев, что обычно бывает в настоящих лесах. Я имею в виду те леса, что помнил по прошлой жизни. И то, что вокруг нас вилась куча каких-то насекомых, которых я раньше на острове не замечал, не говорило о похожести этого места на привычные для моего глаза леса далекой от меня моей Родины. Бывшей Родины. Страха почему-то не было, было ощущение защищенности, будто хозяин этого места сделал жест обитателям своего убежища не мешать гостям, и не препятствовать им, желая видимо посмотреть, чем все это кончится.
Вода в озере как я и ожидал, была кристально чистой, и мне было отлично видно с берега, что дно буквально через метр уходит в пугающую глубину. Я после того что видел в море непроизвольно ожидал и здесь нечто подобное. И я бы не удивился, появись тут что-то типа лохнесского чудовища, которое, правда никто из землян так и не увидел, но все прониклись уверенностью, что это чудовище, не больше и не меньше. Видимо поэтому я даже не вздрогнул, когда недалеко от нас показалась "личико свиньи", как я окрестил местного зверя. Глаза его смотрели на нас внимательно, и я бы сказал несколько вопрошающе. Испуга я в них не заметил, также как и агрессии. Одно любопытство непуганого еще никем животного.
Вот откуда на нем ласты, – подумал я – плавал этот, то ли вепрь, то ли местная разновидность моржа можно сказать великолепно. Совершенно бесшумно, даже не отфыркиваясь и не отряхиваясь своей выступающей над водной поверхностью мордой от воды.
– Интересно в этом водоеме кто-то еще есть кроме этих необычных зверушек? Плавает то спокойно, не боится что его кто-то схарчит.
Вывод напрашивается, что он в этих краях самый сильный и самый страшный. А если он хоть чуточку похож в своем поведении на наших обитателей северных морей то вполне безобидный. Главное не трогать его и не мешать жить ему, так как жил и раньше. Хотя это вряд ли. Появился человек. А это значит, что спокойной жизни для него уже не будет. Ни для него, ни для окружающей меня идиллии, райской жизни я уже не гарантирую. Я человек! Я, как и вся наша беспокойная раса привык подминать под себя все, что вижу, и хорошо еще будет, если не захочу все тут уничтожить, пытаясь прогнуть всех и вся под себя.
Мы стояли возле водоема и любовались непривычным видом окружающей местности и даже появляющиеся то тут, то там морды зверей, которые тоже с любопытством смотрели на нас, не смогли нарушить наше восхищение необычной для наших глаз красотой созданной природой. Мое сравнение с эдемом нисколько не преувеличено. Неизбалованные в последнее время обилием красок и форм, созданных природными мастерами, мы вновь и вновь восхищенно крутили головами, осматривая все это диво. Это место напоминает собой остров. Остров на острове – это ощущение уединенности, непорочности и покоя создавалось сразу, как только мы ступили на его земли, и никому из нас не хотелось его нарушать. И не так уж важно, что вместо реки, что текла в Эдеме, здесь выступает озеро, оно настолько дополняет и гармонирует с садом, что кажется все это нарисованным кистью и красками великого художника. И этого художника мы все хорошо знаем, правда, не всегда его ценим, не всегда сохраняем его творения, но постоянно восхищаемся. Этот художник, сотворивший это естество не кто иной, как сама мать природа. Мне, во всяком случае, именно так и казалось. Даже рамка картины не квадратная, как мы привыкли видеть, а круглая, проходящая по краю картины в виде обрывистых скал делала этот натурный пейзаж еще больше похожим на картину в рамке.
