эту ртуть?
— Я буду отвечать только в Москве, на Лубянке! Здесь я вам ничего не скажу!
— Кто должен был принять эту ртуть? Место? Время?
— Я буду отвечать только в Москве!
Бекас стоял рядом, смотрел сверху вниз, пока Валентина вела допрос связанного доктора, сидя перед ним на корточках. Бекас тронул Валентину за плечо и посмотрел ей в глаза. Если что-то она и могла прочитать в его глазах то только это: «Ни на какую Лубянку я его тащить на своем горбу не буду…»
Валентина не произнесла ничего, что было бы похоже на: «…именем Советской Власти…» Она развернула доктора Валдиса от себя, приставила к его затылку «Браунинг».
Потом Валдиса уже не было, и он не мог видеть того как его мозги бурого цвета, с вкраплениями сгустков красного, растеклись по белой березе, по дереву так широко распространенному в лесах средней полосы России.
«Загнанных лошадей пристреливают», — вспомнил Бекас название фильма, который смотрел в детстве.
С неба начал накрапывать дождь.
В обратный путь они отправились по сухому, не через болота.
* * *
Мотоцикл «Урал» цвета катафалка катил по разбитой дороге в направлении на Москву. Поплутал, покружил «Урал» по лесной и болотной глуши, по дорогам ведущим никуда. Метнулся от одного бездонного края глуши до другого. Теперь выбрался на прямой маршрут, проходивший мимо того места откуда этот маршрут и начался — мимо бывшего совхоза «Путь вперед». Двое на мотоцикле сами ли выбирали эти дороги или всё шло у них само собой — по накатанной. Быть может кто-то другой выбирал для них эти дороги? Ангелы ли? Черти ли? Кто знает…
Небо нависало над ними, суровое, не доброе, затянутое свинцовой тяжестью грозовых туч. Было видно, как вдалеке у самого края горизонта полощет с неба дождём, как вспыхивает молниями гроза над лесом Восьмой Аномальной Зоны.
В совхозе они решили остановиться, передохнуть, разделить ртуть и расстаться. Валентине в одну сторону, Бекасу в другую.
Ленка-Дурочка сначала услышала мотоцикл, обернулась, увидела и стала скакать на одной ножке.
— Ура! Красная Москва! Ура! — захлопала она в ладоши.
Старый алабай Пират, лежавший, по обыкновению у входа в коровник даже не поднялся, только посмотрел в сторону.
Валентина заглушила двигатель, сняла шлем, опустила очки авиатора себе на шею. Копна волос цвета льна рассыпалась по её плечам.
— Егорыч, а, Егорыч! Гостей принимаешь?! — крикнул Бекас, вылезая из мотоколяски.
Ленка-Дурочка забежала в дверь коровника — позвать протодьякона.
Все вместе пили чай на кухне. Красное знамя в углу. Георгий Победоносец на стене. Егорыч говорил о погоде и кормах для коров. Ленка-Дурочка в какой-то момент спохватилась, убежала. Вернулась вся благоухая духами. Принесла и красную коробочку, протянула её Бекасу, чтобы тот понюхал.
— У-у-у-у! — сказал Бекас, — Ну-у-у, что ты! Обалдеть!
Ленка-Дурочка села за стол напротив Валентины и Бекаса и смотрела то на неё то на него.
Когда разговор Егорыча о кормах и погоде стал иссякать, Бекас спросил:
— А что, весы-то у тебя есть в хозяйстве? Нам бы отмерить кой чего.
— А как же! Имеются.
Валентина поднялась, вышла. Егорыч сказал Бекасу:
— Серьёзная женщина, однако.
— И не представляешь на сколько, — согласился Бекас.
Валентина вернулась с канистрой в которой была ртуть. Десять литров.
— Ну, что пойдем, покажу, где весы у меня, — сказал Егорыч.
— Так, что уже гонишь, хозяин, что ль? Хорошо же сидели.
— Да Бог с тобой, Бекас! Гость в дом — Бог в дом! Отдохните с дороги, сколько вам надо. Хотите — до утра оставайтесь! А то вон гляди и дождём накроет.
— Да это я шутейно. Пойдём, покажешь.
Ртуть отмеряли на весах, где протодьякон разливал на литры свое молоко.
— Это вот она какая, зараза, значит? — спросил Егорыч, когда из канистры во флягу полилась ртуть, — Гляди-ка — светится, стерва — так и манит.
Вернулись за стол и ещё говорили о том о сём. Бекас предложил ещё по чашечке, по последней — на ход ноги, извинился за то, что ему надо «отлить» и вышел.
Когда Бекас вернулся, то застал разговор Егорыча и Валентины.
— …человеку не нужны внешние ориентиры и авторитеты, в понимании верных этических норм. Человек сам может полагаться в этом поиске на себя, на свой разум, — говорила Валентина.
— Так-то оно так, — говорил Егорыч, подливая чая Валентине, — Разум, вот, говоришь… Разум — что ж… Куда без него? Да сказано было: «осуетились в умствованиях своих и омрачилось немысленное их сердце». Много ли разумом своим мы постигаем? Одну суету сует и прочую суету постигаем. К главному, через сердце приходим. Ты не серчай на меня, на старика за слова мои. Мягче сердцем быть надо всем нам. Слушаю вот тебя — жёсткое оно у тебя, словно каменное. Не хорошо так. Прости уж за слова мои такие.
— Потом мягче станем. Сейчас время не то, — ответила Валентина, — А простить, как у вас говорят — Бог простит. Так говорят?
— Так, так. Всепрощающий наш Господь, прощает в той мере нам, как и мы прощаем другим.
— Чайку подлей, хозяин, — Бекас присоединился к столу.
— Это можно, — Егорыч взялся за чайник.
Ленка-Дурочка решила, что для такого случая духов «Красная Москва» мало и сбегала за подаренным гребнем. Вернулась торжественно. Провела пару раз себе по волосам, какое-то время ещё посидела за столом и вдруг озаренная идеей выбежала во двор и там стала чесать, лежавшего на прежнем месте алабая. Пират от удовольствия закрыл глаза.
Настало время прощаться.
Бекас выгрузил из коляски свой рюкзак и сразу полез в него. На место рюкзака отправилась канистра из под масла, из которой Бекасу отлили его честную десятину.
Бекас достал из рюкзака орден «Красной звезды», значок танкового училища, фотографию и еще какие-то бумаги, оставшиеся от Сени, которые так и не прочитал. Протянул всё Валентине.
— Там на фото написано — Сокольники. Я подумал, что может можно в Москве разыскать родственников.
Валентина взяла переданное в свои руки. Посмотрела на фото, повернула его на тыльную сторону.
— Кто это?
— Товарища в рейде потерял. Танкиста.
— Может быть сам в Москве их разыщешь? — она протянула все обратно Бекасу, вопросительно заглядывая ему в глаза.
— На трамваи в Москве посмотреть?
— И на трамваи тоже.
— Не-е-е…, где родился — там и пригодился.
Валентина постояла молча ещё какое-то время и убрала всё в задний багажник мотоколяски. Потом протянула Бекасу сжатый кулак.
— Дай на удачу! — сказала она.
Бекас коснулся её кулака.
— Ну, не держи зла, если что, — сказал Бекас, — Как ты тогда сказала? Вся ртуть в конечном итоге
