Она всхлипнула и, забыв о приличиях, принялась жаловаться. Назар молча выслушал и сказал:
— Томочка, вы зря боитесь. То есть, конечно, правильно боитесь — вас за этим и взяли. Но беспокоитесь напрасно: начинать всегда тяжело. Когда я пришел в антитеррор-группу, думаете, у меня все сразу получалось?
Тамара смотрела в ярко-синие серьезные глаза: «Почему он ко мне так относится? Внимательно слушает мои глупости, утешает. Русик никогда не… — И мысленно запнулась. — Получается, я сравниваю… мужа и Назара? Ой, как неприлично». И потупилась.
— Обучение здесь жесткое, но ведь с террористами боремся. Тяжело в ученье, легко в бою, а, Томочка?
Она замотала головой:
— Предвидение — это же не вышивка какая-нибудь. Для него талант нужен…
— Эх вы, — разулыбался Бахметов. — И что с вами такой делать? А ну-ка, пойдемте.
Назар потащил ее по каким-то коридорам. И оглянуться не успела, как оказалась в тире.
— Давайте-ка постреляем. Самое милое дело при душевном раздрае, вы уж мне поверьте.
— Я не могу.
— Можете, все вы можете. Просто надо не бояться. А ну-ка, надеваем наушники, берем пистолет, вот так.
— Яне…
— Спокойно. Снимаем предохранитель. Мушку с прицелом совмещаем, мишень видим. Дыхание задержать и мя-агенько давим…
Пистолет дернулся, словно живой. Тамаре показалось, что ее ударило током; как того мужчину! Она швырнула пистолет на стойку и отпрыгнула к дверям.
— Томочка, погодите, давайте еще раз. Очень успокаивающее занятие, я вам точно говорю.
— Нет-нет, меня дома… не могу, извините… в другой раз. — Она допятилась до выхода и припустила почти бегом, краснея от неловкости. Все выходило некругло, все шло наперекосяк.
* * *
Расстроенная, она прозевала приход Русика, и он застал творческий беспорядок на кухонном столе. Лоскуты, катушки, россыпь пуговиц: она в третий раз переделывала наряд для куклы с разноцветными глазами. Руслан промолчал, посмотрел укоризненно и отправился мыть руки. Тамара в ужасе забегала от плиты к холодильнику: показное благодушие могло означать что угодно.
Впрочем, на этот раз ее страхам было не суждено сбыться: Русик в красках расписывал, как убедил клиента купить большую партию мониторов, а Тамара слушала и не понимала. Он с аппетитом уплетал котлеты, а ей ужин не лез в горло.
— Уйду я с этой работы, — наконец ляпнула она. Русик поперхнулся.
— Сдурела?
— Я ничего не вижу. От меня никакого толку.
Ладно — подписка о неразглашении; но как рассказать об электростуле? Немыслимо!
— Снова-здорово! И не увидишь ничего, пока будешь ныть. Позитивно мыслить надо.
— Но Русланчик… От меня ведь люди зависят…
— Плевать на людей!
— Я не могу…
— Ну, раскудахталась. — Русик швырнул вилку на тарелку. — Где такую работу найдешь, чтоб нормальные деньги платили? Опять будешь за копейки с тетрадками сидеть?
— И буду, — прошептала Тамара, глотая слезы.
— Никогда ничего не добьешься. — Руслан с треском разгрыз сушку. — Непонятны мне эти упаднические настроения. Ты что думаешь, я тебя всю жизнь буду содержать?
— Русик, я…
— Не называй меня Русиком!
Сопя от негодования, он удалился в комнату, задумчиво уставился на шкаф (у Тамары сердце екнуло — «опять?»), но передумал. Назидательно ткнул в нее пальцем:
— Не имеешь права уходить, поняла?
Казалось, она спит под действием лекарства и видит тягостный кошмар, из которого нет выхода. Выяснение отношений затянулось: ночью Русик потребовал ласки, а она расплакалась. Он обиделся, обозвал курицей, все утро не разговаривал и демонстративно не доел омлет. Даже выставил на видное место «командировочную» сумку, и Томочка снова разревелась.
* * *
На работу — как на каторгу. Ночью ей снился давний кошмар о враче с ножом в руке.
Заявление на увольнение Дмитрий Владимирович отклонил: «На данном этапе обучение прерывать запрещается!» Самого шефа Тамара не видела; бумажку с резолюцией секретарша вынесла, словно дохлую мышь: двумя наманикюренными пальчиками.
Перед началом занятия группа была непривычно молчалива. Один Стечкин разглагольствовал: «А я чо? Буду я о всяких уголовниках беспокоиться…» Тамара чуть ему не врезала.
Вольф Ойвович собрал отчеты о сегодняшних снах, быстро просмотрел их. «Ага, — сказал он, — ну хоть что-то. Три автокатастрофы… так… у Серафимовой умышленное убийство, ага… Есть явный сдвиг. Продолжим».
Просьба «А может не…» демонстративно услышана не была. Их снова повели в испытательный корпус.
— Значит, так, Серафимова, сегодня задание сложнее. Будет три оператора. Один из них нажмет на кнопку. — Тамара сглотнула. — Ваша задача — указать, кто именно. Понятно?
— А если…
— Выйдете через вторую дверь. Вперед.
И Томочка на негнущихся ногах вошла. Зеркало наполовину занавешено, три оператора, одинаковые в своих масках, стояли за пультами. «Как же я пойму из сна — кто?» Устроилась на кушетке, выпила лекарство. И тут занавеска отдернулась: к стулу привязан парнишка лет двенадцати. Рыжий, веснушчатый. Губы его тряслись, а на щеках блестели полоски от слез.
— Нет! — Тамара рванулась, но лекарство уже начало действовать, и ее потащило в сон.
Из сна Тамара вывалилась рывком. И сразу закричала, боясь, что не успеет:
— Это он, он! Справа который. Брови сросшиеся. Это он!
Ткнула в будущего мучителя пальцем и…
…из-за ширмы раздался выстрел. Оператора ударило в грудь, и на белом халате расплылось красное пятно. «Господи, да его застрелили!..»
Перед глазами блестела ножка кушетки. Болело ушибленное бедро. Тамара приподнялась с пола и заглянула в пыточную. И не сразу поняла — операторы аплодируют ей, а «расстрелянный» стягивает халат, — это же… маркер с краской!
Мальчишка в кресле хохотал и корчил рожи.
* * *
Тамара не помнила, как собралась, как добрела до остановки и влезла в трамвай. Очнулась, когда здоровенная кондукторша потребовала оплатить проезд. Она полезла в сумку, долго рылась там, и сидящая рядом старушка уже прошлась насчет бестолковой молодежи.
— Обдолбалась, что ли? — рявкнула кондукторша. Томочка вздрогнула и разжала пальцы. Прозвенела по полу мелочь, закатилась под сиденье помада. И выпало удостоверение.
В трамвае повисла тишина, словно не книжечка «ФСБ. Антитеррор» оказалась на полу, а граната без чеки. Тамара бросилась спасать добро и… чуть не столкнулась лбом с мальчишкой. Тот протянул мелочь на ладошке:
— Держите, — и застенчиво: — А вы правда из антитеррора?
— Правда.
