Вода же проходит через целую серию прудов. Вода после падения с высоты теплая, даже зимой не замерзает. Часть воды идет в залы для гидропоники, часть — сразу в рыборазводные пруды. Поэтому рыбы много, и завезенной, и местной. Из прудов вода идет на орошение, ручейком стекает вдоль откосов. Во-он там растекается болотом. Это важно для обороны: с той стороны, где как раз нет хребтов, образуется такая здоровенная трясина, что оттуда в долину тоже не войдешь, фермы не обнаружишь и прямоугольных окон на громадной высоте из-за трясины тоже не заметишь.
Что же до земли и урожая, то все равно, вода водой, необходимы «последствия»… Под этими самыми «последствиями» имелся в виду и навоз яков, и фекалии живущих в Шамбале людей. Канализация выводила все в огромные открытые бассейны; вода из них сразу шла на поля. Уже на подходе к ферме Петя видел множество компостников: смешанные с землей, с зеленой массой фекалии и навоз ждали, когда зелень до конца перегниет, сама начнет приносить новый урожай. Здесь ничего не выбрасывали; все, что не уносилось для поедания людьми, попадало в компостник. А фекалии снова попадали в неласковую землю.
Продуманная система давала плоды: овощей и картошки выращивали столько, что на ферме можно было кормить не только людей. Басовито похрюкивали свиньи, чья кровь, навоз и внутренности возвращались в землю сразу же после забоя, а мясо — чуть позже, после поедания людьми.
И опять Петю звали работать. Звали, проходя мимо сараев с каменными стенками, где на земле жевали жвачку яки с добродушно-тупыми мохнатыми мордами. Петя вдыхал сладковатый аромат скота, наблюдал за тем, как громадная свиноматка, размерами чуть ли не с яка, кормит сразу несколько детенышей.
Совсем рядом сажали морковку и капусту — рассадой. Картошке еще не пришло время, но землю готовили, перекапывали ее с навозом, перегноем, прочими «последствиями».
— Хотите покопать вместе с нами?
— Не сегодня.
— Выздоравливайте, и к нам. Там, в пещерах, вы, юноша, наживете геморрой и сутулость. А тут — солнце-то какое! А?! Холодно? Куртку наденьте. Свежий воздух, ветер, и сама работа приятная, здоровая. Яков пасти почти не надо, их только доить нужно, лечить, солью кормить.
— Вы же сами говорили, что во время снегопадов даже якам тяжело, они стараются меньше двигаться.
— Да, ложатся и жуют жвачку несколько дней… Спокойные такие. Мы сначала пытались снег от них отгребать, потом поняли — им так теплее. А сейчас видите сами — кроме коров с телятами, яки уже разбрелись, на подножном корму им хорошо. Как здорово их собирать вечером, доить…
— Я всегда считал, что доить — женская работа.
— Считается, что и огород — женская работа. А какую морковку мы тут выращиваем, вы видели?!
— В столовой фотография висит — на ней морковина чуть ли не в полметра.
— Она такая в прошлом году и получилась. Вы такой и в России не видели!
— Все равно выращиваете вы капусту, морковку и картофель… Это все?
— Выращивать тут можно и помидоры, и огурцы, и даже яблоки. Но все это — с такими усилиями, что непонятно, стоит ли их вообще прикладывать. Помидоры и огурцы — это в гидропонных залах… Другое дело свекла и редиска — их мы выращиваем здесь.
Петя заулыбался: так вкусно, хорошо ему рассказывали о редиске.
— А если вам так овощи не нравятся, так идите рыб разводить. Среди толстолобиков бывают и по двадцать кило! Хотите посмотреть, какие красавцы?
Они были и правда красавцы: громадные, неправдоподобно жирные рыбины ходили в колоссальных водоемах. Пете подумалось, что ведь и правда интересное это дело — разводить громадных толстолобиков… Если попадет сюда надолго — непременно постарается вырастить рыбину килограммов на двадцать. Но вообще как-то странно — у Шамбалы жуткая слава, величайшие державы посылают в нее толпы диверсантов, все стремятся ее захватить ради невероятных тайн — а он сидит в этой самой Шамбале, но видит и слышит вовсе не про тайны и возможности, а прозаические разговоры о подземных трубопроводах, электричестве или вот о телегах, яках, навозе и разведении рыб. Единственное новое, необычное — это гидропоника (о ней Петя в своей жизни только слышал) и какие-то атомные станции (о которых он даже и не слышал). Можно подумать, что и создавали Крепость для того, чтобы любители морковки вырастили рекордную морковину. И вырастили толстолобика потолще.
На ферме Петя просидел долго, до самого вечера. Сидел, вдыхал запах развороченной жирной земли, животных, перегноя и навоза. Чем-то простым и очевидным занимались тут люди… Как этот «ненормальный» садовод, когда-то разводивший плодовые деревья в Сибири, а теперь вырастивший плодовые деревья и в сердце Тибета. В Тибете было трудно: мало снега, приходилось закрывать деревца сеном. Садовод Вячеслав Михайлович посидел с Петей несколько минут, рассказал, что, когда учился в Париже, узнал — убивают растения не холода, а резкие перепады температуры. Вот он и стал защищать деревца от перепадов…
Хорошо было сидеть с Вячеславом Михалычем, спокойным и мудрым. Еще лучше было просто подставлять солнцу лицо и никуда не торопиться. Невольно вспомнилось, как ездили с отцом на дачу к друзьям.
— Как хорошо… — сказал тогда отец на деревянных мостках, на пруду.
Было тихо, начало темнеть, лес уже делался по-вечернему темный и таинственный, пролетела летучая мышь. За лесом, очень тревожа сердце, пыхтел паровоз. А отец стоял на мостках и говорил, как на даче хорошо. Тогда Петя не понимал отца — ему хотелось к людям, к друзьям, хотелось веселья и шума. Он просто еще не устал. Он оценил тихое созерцание после первого же приключения: стало хорошо вот так просто сидеть, смотреть на животных и скалы.
И опять Гурджиев дулся, не мог простить, что Петя интересуется «не тем». Он вообще все время стал дуться: наверное, к вечеру ему просто не хватало сил притворяться довольным.
— Георгий Иванович, завтра я вполне могу добраться до библиотеки и сам. Вы не приходите, вы мне все уж показали.
— Нет уж! Приказ есть приказ!
— Так вы уже выполнили приказ, показали мне Крепость. Я уже ориентируюсь тут, и для похода в библиотеку вы мне совсем не нужны.
— В библиотеке…
И почему-то поймал себя за язык Гурджиев, не стал договаривать.
— Так что там, говорите?
— Не маленький! — отрезал он. — Разберетесь!
Напрягшись, Гурджиев с усилием прошел сквозь стену и исчез.
Петя пожал плечами, доел кашу с молоком и направился спать. Вот что хорошо в Шамбале, так это спать: абсолютная тишина под защитой стен-скал. Петя подумал об этом и тут же увидел: по короткой тибетской травке идет дед. Так и идет, улыбается, протягивает к Пете руки; дед хороший, трогательный такой…
