— Опиши, что видишь, — заинтересовался доктор, — а то для меня это какой-то угрожающий туманный сгусток.
Я описал. В деталях, красках и эмоциях.
— Вот и ответ на твой вопрос, — выслушав моё описание этого чёртового столба, подвёл итог доктор, — похоже, только из-за него нас не видят монстры Вторжения. Не видят, не ощущают и не лезут. Обычно, они ориентируются на чувство жизни. По нему быстро и спокойно находят всех живых, не укрытых под стационарными артефактами. Мы же, тут спокойно сидим и в ус не дуем! Курим, вот. Воздухом дышим. И, я думаю, если сунемся за территорию школы, можем лишиться эффекта невидимости. Сам как ощущаешь? Что может твой стационарный артефакт?
Я задумался над вопросом Вермайера. Как ощущаю? Хрен его знает. Сам столб не ощущался никак. Туман, плотными клубами сочащийся из клетки на его вершине, воспринимался как мягкое, приятное одеяло. Пространство, укрытое туманом, ощущалось спокойным, родным. Кусочком долины костей в этом жёстком, живущим по своим порядкам мире. Оно не гарантировало защиты, неуязвимости, но помогало скрыть от посторонних глаз само наше существование, искажая восприятие, сбивая концентрацию. Но, в случае прямого столкновения, защитить оно не было способно. И территория, накрытая туманом, была больше, чем территория школы. Намного больше. Я чувствовал, что большая часть города уже накрыта туманом и для всех, кто оказался под ним, наше существование, память о нас, желание нас найти, возможность нас найти, размывались, терялись или значительно усложнялись.
Уже совсем другими глазами я посмотрел на этот столб. Удобная штука! Ткнул, когда нужно и отдыхай! Кстати, а как я его ткнул? Смогу повторить?
Знание мягкой волной омыло сознание.
Нет, не смогу. Убрать — смогу. Легко и просто, стоит пожелать и воплощённый монолит просто растает, превратится в туман, станет нейтральной маной, перемешается с маной Порядка и исчезнет без следа. Воплотить же новый…
Я искал знание о том, как воплотить эту конструкцию и натыкался лишь на первый шаг очень длинного пути. Весь путь был мне не виден, скрыт, терялся в огромном количестве отражений-вариаций. Он состоял из множества шагов, каждый из которых был также вариативен, как и весь путь. Где-то там, в тумане вариантов, был один или миллион, который бы позволил лёгким движением руки возвести аналогичный монолит. Или похожий на него. Или другой. Скрывающий. Увеличивающий магическую силу. Повышающий защиту. Облегчающий воплощение боевых созданий. Помогающий применять магию. Вариантов много. Они все перекликались. Зависели от более ранних шагов, влияли на последующие. Но всегда, во всех путях, вариантах и отражения, требовали начать путь с самого начала.
«Нужно построить Зиккурат!»
Всё так. Как в старой игре из моего старого мира.
Холодный поток знаний, которого я коснулся, ища ответ, почти не обладал эмоциями. Но, общаясь уже не первый раз с этой силой, я научился различать их отголоски. Сейчас это было любопытство. Лёгкий интерес. Ожидание моей реакции на знание о том, что она вмешалась и помогла мне. Проявила не свойственную ей заботу.
И требовала в ответ только одного. Чтобы я построил «зиккурат». Начал воплощать долину костей в этом мире. Впустил сюда холодное равнодушное нечто, явно скучающее в своём плане без движухи и давно и прочно чем-то заинтересовавшееся тут.
Чем-то?
В памяти всплывает яростный клёкот Грифона и ощущение свободного падения тогда, в тот день, когда я умер в этом мире. Всплывает, раскрывая новые детали. Одновременно с яростным криком умирающего Воплощённого зверя, тёплая волна его жизненной энергии, грубо вырванная волей чуждой этому миру магии, омывает моё тело, восстанавливая и регенерируя плоть, сращивая кости и запуская сердце. Волна жизненной энергии оживляет меня, просто коснувшись краем, сама же вся без остатка уходя в глубины монохромного тумана костяного двора. И спящий разум, равнодушный и не терпящий эмоции, ощущает эту волну жизненной энергии и пробуждается, узнав в ней старого «друга»…
— Найдёнов! — щёлкнул пальцами перед моим лицом Вермайер, — отомри!
Я сфокусировал взгляд на докторе. Он стоял рядом со мной, с тревогой вглядываясь в моё лицо.
— С тобой всё нормально? А то уже пятнадцать минут стоишь, со стеклянным взглядом и не отвечаешь на вопросы.
— Задумался, простите.
— Ну, тогда раз ты уже с нами, убирай свой столб и пошли встречать гостей! — излишне жизнерадостно заявил Вермайер, — твои, кто на ногах, уже почти в сборе.
Я кивнул, механически двигаясь за доктором, мысли же опять рванули в сторону. Я понял, о чём говорил доктор. Про силу, про «починить», про побег от проблем. Холодный разум иного плана, осматривая этот мир моими глазами, видел иначе. Он видел энергии, ману, заклинания, магические проявления. Видел и осознавал. Видел и осознавал всё это и я. Когда-то Вермайер был сильным стихийником. Его дар был выращен полностью открытым, в постоянном контакте с маной иного плана. Воплощённой маной. Это позволило усилить дар, но сделало мага рабом этого плана, его энергии и воли тех, кто этой энергией владел. И теперь, без доступа к этой энергии, Вермайер был ограничен в магии. Его огненный дух был искорёжен, скручен и подавлен. Его уже невозможно было «починить». Но его можно было переродить!
Сильный огненный дух мог помочь Вермайеру ступить на путь Аколита, принять в себя силу костяного двора и уже самостоятельно пройти по тропе силы, единолично решая, в каких местах и куда сворачивать, насколько жаждать силы и насколько допустимо изменяться ради этой силы. Стать либо древним вампиром, неотличимым внешне от обычного человека, но способного движением руки вырывать из живых противников саму жизнь и лечить ею свои раны, а также вдыхать эту жизнь в союзников, или стать чудовищным по мощи Предвестником-Смерти, превращающим в прах саму материю, но выглядящим как умертвие, лишённое жизни и плоти.
— Август Пантелеевич, — окликнул я доктора, когда он потянулся к ручке двери, — я не могу вас «починить». Но…
Вермайер медленно опустил руку и так же медленно повернулся ко мне, пошатнувшись и облокачиваясь на холодный камень стены лазарета.
— Но? — хрипло переспросил он.
— Но! Я знаю путь, ступив на который вы сами сможете самостоятельно себя «починить». И стать сильнее, чем были до того, что с вами случилось.
— Врёшь ведь, Найдёнов!
Я лишь отрицательно мотнул головой. И пожал плечами. Тянуть насильно или обманом? Ни за что! Судя по тому, что я узнал в отголосках мыслей с иного плана, коснувшихся меня самым краем, если тут что-то делать насильно — то монстры получатся такие, что местный бестиарий отдыхает! Если человек хочет сохранить себя и свою волю — то всё должно быть добровольно и осознанно! Иначе — участь, худшая, чем смерть!
— Ладно! — Вермайер растёр лицо ладонями и шумно выдохнул, — Ладно! Выкарабкаемся из этого дерьма, обязательно вернёмся к этому вопросу! Я тебя, Найденов, за язык не тянул!
И с улыбкой на пол-лица рванул на себя дверь лазарета, стремительно вбегая внутрь.
— Крылов! Сухорукова! Сбор, бездельники! Вы на контракте, меня защищать должны, а я иду на ворота, там гости явились, зовут! Найдёнов, — обернулся он ко мне, замершему в дверях, — ерунду свою, дымящую на всю округу, не забудь убрать! Люди нервничают, когда что-то вокруг неправильно! Я переодеваться!
* * *
К центральным воротам школы, вернее, к их развалинам, мы вышли через здание школы. Первым во двор ступил Крыло, простейшим телекинетическим ударом отворив огромные входные двери и прямо с копьём наперевес ступив на невысокое крыльцо.
Тяжёлый смрадный запах ударил в нос, перехватывая дыхание. Весь двор школы был завален трупами. Сгоревшими, обугленными при высочайших температурах. Совершенно невозможно было понять кто где. Мужчины, женщины, учащиеся, инструктора — мешанина дымящегося прогоревшего человеческого мяса.
Как же хорошо, что никто из нас не завтракал, а то бы сейчас блевали по углам. Хотя, сдержаться удалось с огромным трудом. Замутило капитально, перехватило дыхание, запахи горящих трупов просто валили с ног.
