действовал инстинктивно, вытаскивая свежие боеприпасы из седельной сумки, даже когда крылатая фигура нашего врага устремилась к нам.
— Ему больно! — выкрикнула Мейгон, и я понял, что она права. Взмахи крыльев стали тяжелее, и сам он заваливался на левый бок. К несчастью, зверь также, казалось, полностью преодолел светобоязнь, то ли от отчаяния, то ли от ярости, и пошел прямо на нас, точно на лучи фонарей.
Аккадис спасла мне жизнь, метнувшись в сторону за мгновение до того, когда широкий коготь рассек пространство там, где мы стояли. Сару Самаилу повезло меньше — зверь обхватил его шлем лапой и оторвал голову; обезглавленный труп завалился набок в седле, когда перепуганный конь рванулся вперед.
Чудовище пролетело над стеной хранилища в сторону открытой двери амбара, где стоял отец. Вместо того, чтобы бежать внутрь, он бросился на Великого Зверя, цепной меч метнулся к его морде. Тот уклонился от визжащих зубьев моторизованного лезвия и скользнул к земле, придавив отца своей тушей.
Я все еще сидел в седле и смотрел, как отец рубит горло врагу. Зверь попытался подняться, распутать крылья, но отец отбросил меч, обхватил рукой его нижнюю челюсть и потянул вниз. Я не мог понять его намерений, кроме как использовать вес тела, чтобы не дать монстру снова взлететь. Искусственные мускулы сервоприводов напряглись, Призрак Скалы зарычал, механизмы брони отца заныли.
Другой рукой отец выстрелил внутрь амбара.
Огонь взрывов расцветал в течение, казалось, нескольких минут, хотя, скорее, всего нескольких секунд. Пламя, красное, синее, охватило зверя и моего отца, разорвало крылья, сожгло плоть до костей, расплавило броню. Отброшенные обугленные бревна пролетели над стеной и сбили с ног коней и всадников.
Аназиил и Ориас молча уставились на Лютера в восхищении, подобно двум гигантским статуям.
— В ушах звенело, мы осмотрели место происшествия, — продолжил он. — Призрак Скалы был мертв, а вместе с ним — мои отец и мать. Цена охоты всегда такова — смерть. Часто она — добыча, но иногда — охотник.
— А что случилось с разбойниками? — спросил Ориас. — Они заключили мир с лордом Алмантисом?
— Никакие это были не разбойники на самом деле, — ответил Лютер. — Простые рудокопы, которые восстали против него. Мы спасли только тех двоих, но все равно все закончилось плохо. Алмантис был обесчещен и за то, как обошелся со своим народом, и за то, что отказался выступить против Призрака Скалы. Орден изгнали из Ущелий, и мы вернулись в те места только после возвышения Льва. Услышав о нашей кампании против зверей, Эгривера свергла своего отца и поклялась, что отныне Пикгейт будет служить нашим целям.
— Не худшие результаты, — сказал Ориас. — Для того, кто приговорил миллионы к смерти, вы, кажется, щепетильно относитесь к жертвам.
— Смерть меня не тревожит, — проворчал Лютер. — Все, кроме, может быть, Льва и Императора, рано или поздно умирают. Но охота… охота есть служение Смерти. Когда Лев предложил нам навсегда уничтожить Великих Зверей, он увидел в этом способ покорить Калибан. Я думал об этом как о способе объединения рыцарских домов. Равенство и союз — душа Ордена. Какой цели на самом деле служит ваша охота?
Ориас, не дрогнув, посмотрел Лютеру в глаза.
— Спасение, — ответил он.
— Спасение? — Лютер рассмеялся, выплеснув эмоции. — Спасение? Да вас не спасти! Как можно спасти вас от самих себя? Нет никого, кто мог бы простить вас. Простить меня. Нет ничего — ни спасения, ни надежды, ни покоя.
Отвращение исказило лица космодесантников, пока Лютер продолжал говорить. Он снова увидел в них ненависть Льва, как видел ее в лице своего новообретенного брата, когда стены Альдурука рушились под ними, обрекая на погибель. Воскрешая в памяти падение крепости, он пытался вспомнить, что делал, когда Лев нашел его. Но не мог думать ни о чем, кроме свирепого взгляда брата.
Он сглупил, думая, что найдет там прощение.
— Все мы прокляты! — крикнул он Темным Ангелам. — Никогда ни одному сыну Калибана не избежать тени старых предательств. Галактика горит, и мы должны погибнуть вместе с ней. Смерть не простит нас, грех наш вечен!
Космодесантники отступили, и за мгновение до того, как оракул провалился в объятия стазиса, в его разум охватило видение горящей Ангеликасты. Из прошлого или из будущего — Лютер не мог сказать.
ИСТОРИЯ О ПРЕДАТЕЛЕ
Ориас навещал Лютера еще несколько раз — в течение непродолжительного времени, как ему показалось. По-видимому, он приходил перед тем, как приступить к руководству своим недавно основанным Орденом. Татразиил более не появлялся, и при последнем визите Ориас передал Лютеру, что Темного Оракула, как его теперь называли, вряд ли посетят снова. Польза от бывшего Великого Магистра в их глазах изрядно уменьшилась.
Пребывая в стазисе, Лютер лишь смутно ощущал ход времени, снова погрузившись в реальность галлюцинаций, в ожившие мечты о кровопролитии и смерти. Он пытался поймать видения, запечатлеть в памяти, чтобы рассказать о них своим тюремщикам, но в конце концов каждая сцена ускользала из его мыслей, то вытесненная свежими видениями, то потонувшая в океане далеких воспоминаний.
Вопреки словам Ориаса, Верховный Великий Магистр пришел снова, хотя со времени последнего допроса Лютера минуло больше тысячелетия.
Большую часть времени Лютер проводил, бормоча про обрывки видений, предупреждая пленителей о воинах в зеленом, омрачающих звезды, и о зверях с металлическими клыками, которые скачут на ветрах далекого мира. Лютер смотрел на командующего Темных Ангелов, но едва ли видел: его разум окутывала тень тайны и смерти.
— Смерть саваном льнет к твоему доспеху, фальшивый рыцарь, — прохрипел бывший Великий Магистр. — Ты стал тенью, которую ищешь, твоя судьба заключена в твоем же мече. Вызывающему бурю не укрыться от ее молний. Тебе уже не оседлать гром, он оглушит тебя мольбами твоих жертв.
Темному Ангелу это явно не понравилось, и больше он не приходил, но после нескольких кошмаров в стазисе его сменил другой космодесантник, похожий на Льва более, чем все, кого Лютер видел в последние разы. На плечи воина ниспадали золотистые волосы, его доспехи были окрашены в темно-зеленый с красно-белой геральдикой, а на наплечнике виднелся символ Крыла Смерти. Броню щедро украшало золото, на нагруднике красовалась
