— Скоро еда будет дороже денег, уж поверь мне. Смотри, какая ты богатая! — Мама распахнула дверцу шкафа. — Здесь мука. Мешок сахара — на балконе. Гречка, манка, рис, горох, фасоль — на полочках, там же соль. На год должно хватить, если экономить.
— Как думаешь, — говорила Ника, разомлевшая от тепла и горячего чая. — Виктор сегодня придет?
— Вряд ли. Занят он. Не волнуйся ты так! Доча! Ну, что ты… Ну, только не плачь!
— Я не плачу! Мама! Я без него жить не смогу… правда.
— Что ты такое говоришь! Успокойся! Сама же сказала, что он предупредил. Жди.
Ника смахнула слезы и вымученно улыбнулась.
Утром у мамы пошла носом кровь и воспалились глаза. Ника понимала, что это — лучевая болезнь, но гнала мысли. Мама простудилась. Все пройдет. Все будет хорошо. Когда у мамы начался кровавый понос, Ника метнулась к телефону, чтобы вызвать «Скорую», поднесла трубку к уху и швырнула ее о стену.
— Тебе к врачу надо! Немедленно! Я тебя отведу.
Мама выглядела спокойной, более того — решительной.
— Сама доберусь, у тебя ребенок. Видела, какие там очереди?!
— В таком состоянии — не пущу!
Ника накинула шубу, едва справилась с пуговицами, принялась одевать упирающуюся Леночку. Мама села, вздохнула.
— Нам придется стоять до вечера. Возможно, на холоде, возможно, сегодня я вообще никуда не попаду. Что будет с Леной?
— Мама! — воскликнула Ника, бросилась к ней. — Только живи, пожалуйста! Ты все, что у меня есть! Никогда себе не прощу!
— Возьми себя в руки! — в ней проснулась прежняя властная натура. — Подтяни сопли. У тебя ребенок. Думай о ней. Мне шестьдесят, я свое отжила. Сиди тут и жди. Мозгами пошевели, дура!
Ника судорожно всхлипнула и отвернулась к стене. Промыв глаза, мама оделась и ушла.
Ждать.
Ждать, когда мама вернется из больницы и принесет дурные вести. Ждать мужа с работы. Молча смотреть в потолок и… Почему она не верит в бога? Это так пригодилось бы, так поддержало бы! «Господи, я не верю в сказки, но пусть все это закончится! Пусть окажется дурным сном!»
Больше всего Ника боялась, что мама не вернется, но вечером, когда уже смеркалось, щелкнул замок. Мама выглядела бодрой и радостной, только синяки под глазами выдавали затаившуюся болезнь.
— Врач сказал, что это очень легкая форма, — говорила она, улыбаясь. — А еще я молока купила, — на стол стали четыре бутылки. — Завтра вскипятить не забудь. Военные продавали с машины, два часа в очереди простояла. А еще вот сахар, не помешает, и колбаса. И красное столовое вино.
Тучная немолодая женщина накрывала на стол, суетилась и делала вид, что ничего не случилось. Ника тоже притворялась, что все хорошо, но в ее душе зрела тихая истерика.
Откупорив пробку, мама плеснула вино в бокал — промазала, так сильно дрожали руки. Со второго раза попала.
— За то, что война не развернулась дальше, — сказала она радостно, а послышалось отчаянное: «Господи, спаси нас всех и сохрани».
Уложив Леночку и маму, Ника обосновалась в кухне с книжкой и свечкой. Но читать не получалось: каждый звук заставлял напрягаться, прислушиваться. Затопали ноги в подъезде. Витя! Нет, шаги все выше, выше… Ждать. Зарычал мотор, скользнул по стене свет фар — Ника бросилась к окну, всмотрелась в черноту: нет, машина проехала мимо, увозя надежду. Так и заснула Ника — сидя, уткнувшись в сложенные руки.
Проснулась от боли в спине, проковыляла в спальню и в шубе рухнула на диван.
Разбудил ее Леночкин плач. Как здорово было бы вообще не просыпаться! Пусть мама подойдет к ней. Лена продолжала истошно вопить. Тяжело вздохнув, Ника заставила себя подняться: мамина кровать пустовала.
— Мама? — позвала она.
В ответ — тишина. Ни в ванной, ни на балконе ее не было. На кухонном столе лежал сложенный вдвое тетрадный лист. Рука потянулась к нему и безвольно повисла. В груди стало холодно, пусто, как будто съежилось сердце. Пересилив себя, она все-таки взяла лист, аккуратно развернула. Небрежным размашистым почерком было написано: «Дочь, прости, пожалуйста, но я смертельно больна. Я проживу пару месяцев и умру, а вам надо как-то жить дальше, есть, пить… Я долго думала и решила, что правильнее всего уйти навсегда. И я ухожу. Прости, но я слишком вас люблю и поэтому не могу остаться. Живите».
Письмо выпало из рук и, несколько раз кувыркнувшись, упало. Ника села на пол и завыла.
Вечером Витя так и не пришел. И на следующий день, и через день. Жизнь превратилась в ожидание вечера, и раз за разом ожидание сменялось разочарованием. Каждый вечер — маленькая смерть.
Город заполонили военные. Продукты выдавали из машин, по килограмму в руки. Ника за ними не ходила. Забывая есть, она сидела дома и ждала, ждала, ждала… Но в однажды не выдержала и, укутавшись и укутав дочку, отправилась искать Витю. Никто не знал, где он, и о полковнике Смолине ни разу не слышали. О части, в которой служил Витя, тоже никто ничего не знал.
Неделю Ника приставала к военным, забывалась, подходила к одним и тем же. Ее уже запомнили и посылали от поста к посту.
Наконец пришло понимание, что Витя, как и мама, не вернется. Вспомнился его поцелуй — прощальный поцелуй и сухие горячие губы. Неужели нельзя было сказать сразу? Если правда — быстрая смерть, то ожидание — мучительная агония. Жестоко, как же это жестоко!
Но она все равно ждала — по привычке. Ждала и ухаживала за Леночкой.
На дворе не стало теплее — установилась слякотная октябрьская погода. Все реже ночами завывали сирены, все чаще на улицах встречались мрачные типы, поглядывающие с хищным интересом.
Одним из снежных августовских дней военные исчезли, а вместе с ними исчезла еда. Голодные, озверевшие горожане отправились к Институту с вопросами, но, если верить слухам, были расстреляны. Ника поняла, что это конец. Точнее, начало конца, и потом будет хуже.
Мост был неподалеку. Обычно через реку туда-сюда сновали машины, сейчас город как будто вымер. Ника старалась не смотреть по сторонам. Каждый серый дом, каждое дерево как будто удерживали ее. А она решилась, почти решилась покончить со всем этим одним махом. Под ногами чвакала грязь. Комками грязи валялись трупики воробьев. Вот и мост. Прижав к груди дочку, Ника перегнулась через перила, зажмурилась. Нет, самоубийцы не слабые. Они могут перебороть самый сильный страх — страх смерти…
— Ма-ма, ма-ма, — залопотала Лена, вцепилась ручонками в шубу.
Ника судорожно вздохнула, заглянула в ее широко раскрытые васильковые глаза, посмотрела на стальную гладь неторопливо текущей реки…
— Не бойся, Лена. Не буду. Мы выживем. Назло всем.
