— И место назвали?
— Да. Музыкальный театр на Галерной… А иначе, как бы я вас…
— И в самом деле! — полковник выпил третью рюмку и пошел на кухню. — Есть будете?
— Буду.
— Тогда, берите бутылку и айда за мной!
— Уже! — она подхватила бутылку, шагнула вслед за полковником, и едва не врезалась в косяк двери.
«Вот черт!»
— Вы колбасу едите?
— Какую? — спросила она, переводя дыхание и возвращая себе контроль над телом.
— Сейчас… Написано, «Краковская», пахнет костром и чесноком, что скажете? — полковник стоял у открытого холодильника и нюхал упаковку с колбасой.
— Давайте есть колбасу, — Натали вдруг вспомнила, что ничего не ела с раннего утра, то есть со вчерашнего утра. Сегодняшнее должно было наступить всего через несколько часов.
— Кейн — высокий мужик, — полковник бросил колбасу на стол и достал из недр холодильника еще одну упаковку. — Студень… Это холодец, не так ли?
— Так вы не Кейн.
— Нет, но мы знакомы. Что скажете насчет холодца? Под водку, должно быть…
— Да, уж дайте хоть что-нибудь, а то я с голоду умираю.
— Берите вилку и приступайте… — пожал плечами полковник и снова поморщился. — Так вот, — он поставил упаковку со студнем на стол и подхватил оставленную Натали бутылку, — Генрих Кейн — высокий, под два аршина и десять вершков, приблизительно, лысый, как яблоко, тучный. Такие дела. Будете?
— Да. А вы?
— А что со мной не так? — полковник отсалютовал ей стаканчиком и выпил. Про себя Натали все еще предпочитала называть его полковником, хотя уже поняла, что «ошибочка вышла», и мужчина этот не Кейн.
— Значит, вы действительно Генрих Воинов? — спросила, выцедив третью по счету рюмку водки.
— Нет, разумеется.
— А кто?
— А оно вам надо?
— Но как-то же я должна вас называть!
— Зовите Генрихом, — предложил мужчина и, протянув руку, плеснул водки в стаканчик Натали. — Еще можете называть меня полковником. Все это соответствует действительности, так что…
«Генрих Воинов… Полковник… — Натали нашла в кухонном шкафу столовые приборы и тарелки, заодно обнаружив и батон белого хлеба. — Русский, а не бельгиец… Живет в Вюртемберге… Я что-то пропустила?»
— А вы какой, полковник, Генрих… э…?
— Ох уж мне эти русские! — вздохнул мужчина, накладывая студень на тарелку. — Отчество обязательно?
— Мне кажется, да. Мы ведь едва знакомы, — она вооружилась ножом-хлеборезом и взялась за батон.
— И это вы называете, «едва знакомы»? — указал он небрежно вилкой на свою грудь. Пальто полковник снял, пробитую пулей фляжку выбросил, но пиджак в любом случае был испорчен, что называется «целиком и полностью».
— Предлагаете перейти на «ты»?
— Нет, не думаю, — полковник вернулся к холодильнику. — Ага! Вы ведь не будете возражать против горчицы? Дижонская… Вполне. Да, на «вы», я полагаю, но по имени. Как вам такой вариант?
— Передайте мне, пожалуйста, горчицу, Генрих!
— Вот, пожалуйста!
— Вы очень любезны.
— А вы нет, Натали! Испортили мне хорошее пальто и пиджак заодно. Теперь стыда не оберешься, пока новые покупать буду. Мало что выглядит ужасно, так еще и алкоголем за версту несет. Вы из чего стреляли?
— Из Люгера.
— Из «Восьмерки»?
— Да, восьмой номер.
— С пятнадцати метров… А ничего так, — полковник прожевал кусок студня и потянулся за булкой. — Это ничего, что я разговариваю за едой? Не интеллигентно, я знаю, но учитывая обстоятельства… Из Люгера с пятнадцати метров. Не иначе как все мученики и святые угодники за меня хором просили. Восемь граммов — не шутка.
— Вам повезло, — Натали старалась контролировать речь, — содержание и произношение, — но не знала насколько успешно с этим справляется. Мало того, что захмелела, выпив уже грамм триста водки, натощак и с морозу, так еще и «отходняк» начался, и трясло ее совсем не по-детски. Не по-девичьи, одним словом, трясло. Не от страха. От осознания последствий.
— Вот и я о том же. А хват двумя руками вам кто ставил?
— Генрих, вы не обижайтесь, пожалуйста, но я своих не сдаю, даже если сейчас пью с вами водку.
— Это если по почкам не бить, и голову в ведро с водой не окунать. — Он смотрел ей прямо в глаза, а глаза у полковника были серые, внимательные и от них веяло стужей. — Но это не ко мне. Я вас из интереса спрашиваю, так что — не хотите, не отвечайте. Но мне казалось, что в пределах разумного вы мне кое-что могли бы и рассказать. Все-таки я не Кейн, и, следовательно…
— Получается, меня подставили.
— Возможно, — согласился полковник, — но, скорее всего, вы уж не обижайтесь, Наташа, им до вас и дела нет. Вы, как и любой исполнитель вашего уровня, пешка, расходный материал.
«Пешка…» — забавно, но с такой точки зрения она ни на себя, ни на кого другого из боевки никогда не смотрела. Просто не видела такой возможности. Но вот слова прозвучали. И, разумеется, они вызвали протест. Однако протест — всего лишь первая реакция, за которой обычно и приходит понимание. Или не приходит.
— Налейте мне еще.
— Правильное решение. Так что? Можно полюбопытствовать или никак нельзя?
— Любопытствуйте, — она откусила слишком большой кусок бутерброда с колбасой и на некоторое время замолкла, но и полковник не спешил. Ел свой холодец с горчицей, жевал, смотрел в темное окно, выходившее на двор-колодец.
— Ревтрибунал Центрального района, это что? — спросил, даже не обернувшись.
— Эвфемизм, — проглотив последний кусок, ответила Натали. — Решение руководства, как всегда. Или инициатива снизу. Так тоже случается, но не в вашем случае.
— Любопытно. Ну, а партийная принадлежность? Или вы, Наташа, вольный стрелок?
— Наемница?! — вскинулась Натали. От оскорбления даже в виски ударило, и перед глазами закачалась кровавая марь.
— Полагаете, быть наемником оскорбительно? — все-таки обернулся, лицо серьезное, глаза чуть прищурены.
«Он так целится, — поняла она, несмотря даже на алкогольный туман, начавший заволакивать сознание. — Он близорук. Но не серьезно. Видит прилично, но, когда стреляет из винтовки…»
— Я своих партийных взглядов не скрываю! — Откуда взялся гнев? С чего вдруг, и куда ушел? Отчего?
— «Набат»! — буркнула раздраженно и оперлась рукой о стол. Комната плыла, вращалась, и нагревалась от вращения. Становилось жарко. Струйка пота скатывалась с виска, еще одна — торила дорожку вдоль позвоночника, где-то в районе застежки бюстгальтера.
— Разъясните, если не затруднит, — полковник пыхнул только что закуренной папироской, выпустил облачко сизого дыма. — Я, видите ли, с российскими реалиями знаком весьма поверхностно, так что…
