— Не всегда, — уточнил Седов, — случается, что вдвоем, но чаще по ночам. А дети: Лидия — в Сорбонне, еще два года и станет человеком, как говорит Хелен. Женихи уже имеются — она девчонка симпатичная. А Лешка — на каникулах, где-то в Полинезии. Лоботрясничает.
— Молодец парень, весь в тебя. Ты здесь по делу?
Сергей помялся, но потом решил, что перед Юргеном темнить не стоит.
— Работа. И видимо, последняя в этой фирме.
— Что так?
— То же, что и раньше. Не соответствую. Надо или быть моложе, или ставить железки.
Юрген хмыкнул, побарабанил пальцами по стойке.
— А ты, конечно, ни в какую! Как ты там говоришь: все должно идти естественным путем.
— Да, я хочу прожить свою жизнь.
— А я, по-твоему, чужую живу?
— Давай не начинать, а? — сказал Седов. — Когда я уходил в отставку, тебе ставили предплечье и сустав, но ты ведь не ограничился этим?
— А что мне делать, уходить на пенсию и жить калекой? Ты знаешь: как ни просчитывай варианты, все равно рано или поздно зацепит. Работа такая. Три года назад меня собрали по частям. Кристина два месяца выхаживала, потом еще два гоняла на тренажерах, пешком по горам. Ей тоже полноценный мужик нужен.
— Полноценный мужик! — Седов поморщился, — сколько в тебе человеческого осталось?
— А, брось, — Юрген выпил и показал бармену пустую рюмку, — сколько было, столько и осталось. То, что во мне карбон, пластик и сплавы, ничего не меняет. Ничего! Рано или поздно все придут к этому. И плевал я на всех этих сопляков. «Естественность важнее полноценности». В армии восемьдесят процентов людей с имплантированными органами, но это профессионалы! Кем ты их заменишь? Мальчишками, мечтающими о звездных войнах? Да нас «Восток» сожрет и костей не выплюнет. В восемнадцать лет, когда самая серьезная травма, это если подруга кинет, легко быть максималистом, а посмотрю я на них к тридцати-сорока годам. Полноценная жизнь, она, брат, привлекает сильнее проповедей о подмене личности.
— Да как ты не поймешь, — Седов стукнул кулаком по стойке, — все должно идти своим чередом! «Полноценная жизнь»! — передразнил он. — Это развращает, Юрген!
— Слушай, Седов, кто-то древний, а потому мудрый, сказал: когда человек не может подавать дурной пример, он начинает давать благие советы…
— Пошел ты со своими пословицами, — перебил Седов, — ты старше меня на год, да? А ведешь себя, как эти мальчишки, которым все внове: бабы, жратва, выпивка. Сосуды ни к черту — заменим! Связки порвал — поставим. Ты живешь чужой жизнью, заменил свою! Променял на возможность выпить лишнюю бутылку, разбить еще одну морду, трахнуть еще одну шкурку! Глаза у тебя свои еще? Неужели не видишь, что это именно подмена личности, распад ее!
— Ты сам давно святым стал? — заорал Юрген, — сидишь тут, квасишь в одиночку. Забыл, как по притонам шлялись? Куришь вот — значит, легкие очищаешь каждый год! Личность, мать твою!
— Господа, господа, — вмешался бармен, — ну что вы, в самом деле.
— Ты знай, наливай, — рявкнул Юрген. — Ладно, чего там, почти два года не виделись, а все ту же пластинку заводим. Давай еще по одной.
Они выпили еще по одной, не глядя друг на друга. Потом еще.
— Может, ты и прав, — Седов махнул рукой, — я просто подумал, а как мои клопы, ну Лешка и Лидия, будут относиться ко мне? Конечно, имплант не протез, но все-таки…
— А что, если имплант или протез, так ты уже не человек? Не отец? Они поймут, Сергей. Не сейчас, так позже. И я, кстати, не ради лишней бутылки пластик поставил. Вот сейчас в рейде были, в моей команде ребята молодые, а я ни в чем не уступаю! А опыта у меня на всю команду. Так то.
Седову стало неловко.
— Тебе всегда адреналин был нужен, — он покосился на крутившегося рядом бармена, — приятель, давай сюда бутылку и топай к клиентам. Во-он там тебя давно ждут.
Бармен пожал плечами, но отошел.
Справа, составив вместе несколько табуреток, шумно веселилась компания молодых людей с одинаковыми хвостами волос на макушках. Судя по репликам, они все знали, все умели и, как следствие, всех видали и имели. Физиономии у них были какие-то полинялые, загар, приобретенный летом, сходил с помятых лиц пятнами. То ли сутенеры местные, то ли просто шпана, решил Седов. Бармен обслуживал их с боязливой предупредительностью.
— Слушай, а что это за сленг у тебя прорезался? — спросил Сергей.
— В смысле? — не понял Юрген.
— Ну, «мама дорогая», «сидишь тут квасишь в одиночку».
— А, — Юрген заухмылялся, — у меня сейчас команда, как они выражаются, — «закачаешься»! Почти все выходцы с Китежа. Я их еще в учебном центре присмотрел, по всем инстанциям ходил, чтобы разрешили в одну команду всех собрать. Вот у этих ребят и нахватался. Где-то здесь двое из них должны быть, — Юрген снова оглядел бар, — крепкие такие, веселые парни.
— Видел я их, — вспомнил Седов, — вместе летели. Они еще в полете веселиться начали.
Юрген разлил остатки виски.
— Насчет адреналина: его ведь можно получать разными способами. У тебя как, — он подмигнул, — в порядке?
— Старый ты развратник. В порядке, в порядке. Еще никто не обижался.
— Вот за это мы и …
— Привет, мальчики! Что пьем?
Сергей обернулся и у него перехватило дыхание. Рядом, мило улыбаясь, стояла Ингрид. Сменив вечернее платье на обтягивающие джинсы с широким, подчеркивающим талию ремнем, в темной полупрозрачной блузке, она выглядела обворожительно.
Юрген алчно зашевелил усами.
— Моя, — с нажимом сказал Седов, — знакомая, Ингрид. А это Юрген Скарсгартен, — он подумал и добавил, — хороший парень, но, к сожалению, женат.
— Привет, Юрген, — улыбнулась Ингрид, протягивая руку.
Скарсгартен присосался к протянутой руке, как малярийный комар к свежей жертве.
— Вы мне руку откусите, — рассмеялась Ингрид.
Внезапно грянувшая дико современная музыка заглушила ответ Юргена. Соседи с хвостами на макушках бросились в толпу танцующих выплескивать накопившуюся энергию. Юрген подтянул от них табурет и, преувеличенно любезно, помог Ингрид на нем устроится.
— Шампанского! — воскликнул он, простирая руку в сторону бармена, но в то же время не сводя загоревшихся глаз с новой знакомой.
— Не надо шампанского, Юрген. Я уже выпила с Сергеем виски и лучше не мешать одно с другим.
— Редкое в наши дни благоразумие, — тотчас согласился Юрген.
Все выпили за приятное знакомство. В голове у Седова слегка шумело. Лица вокруг стали казаться добрыми и симпатичными. Рев музыки превратился в рев бушующего океана, по которому сквозь разноцветный туман шел прекрасный лайнер с танцующими на палубе беззаботными пассажирами. И шторм им нипочем, и туман не страшен, потому что он преображает всех пассажиров в доброжелательных и веселых.
