– Как ты на ногах-то держишься? – спросил кочегар у боцмана. – Кровищи, как мамонта зарезали…
– Кровь не моя, – боцман поморщился и добавил, – В основном не моя.
Гироплан, на вид уже не больше стрекозы, продолжал удаляться в направлении обступавших окоем к югу и юго-западу облаков. Кочегары возились со шлюпбалками, подавая ял вперёд. Треск статики в асирмато стал громче. Анси встал напротив порта с вылетевшим от выстрела из утиной лапы стеклом и левой рукой (правой стало больно двигать) поднял к лицу диоптр. Прибору тоже досталось в драке, картинки никак не совмещались в одну.
– Если это подморница, они уже погрузились, – неутешительно поведал Самбор. – Погоди…
– Что? – шкипер оторвался от диоптра, смотреть в который приходилось одним глазом, и покосился на хронометр. – Не возись, возвращайся.
– А, вот в чем дело! Козу даришь, веревку отпусти, – таинственно, но очень удовлетворённо изрек поморянин.
Анси решил было, что Самбор окончательно свихнулся на козах, но тут увидел, что под одним из облаков медленно ползла вверх продолговатая тень, от которой поднималась, скрываясь в пелене, еле различимая чёрточка. Гидроциклы были запущены с аэронаоса, спрятавшегося в облаке, но не успевшего втянуть обратно трос, на конце которого висел ве́гаскип[29], заодно работавший как грузовой подъёмник. В то же облако нырнул гироплан Самбора.
С полубака раздался душераздирающий хрип.
– Прикончите его кто-нибудь, – донесся оттуда же высокий голос Ньялы липантофо́ры[30]. – Всякого навидалась, но такого ужаса отроду не видела!
– Тебе ужас, ты и приканчивай, – посоветовал Ска́пи, помощник кока (звучит лучше, чем «кухонный мальчишка»). – Ой жуть, кто его так?
– Шкипер осветительной ракетой, – объяснил Вили. – А ещё четверых картечью на куски порвал.
– От вас, мелюзги, и впрямь помощи не дождешься. Мучается же бедный, зубы, и те обуглились! А ну, дай-ка клеве́ц[31]!
Прозвучал короткий треск, хрип прекратился. Шкипер попытался сосредоточиться на видимом в половину диоптра, но всё, что он мог разглядеть, было низко висевшее серое облако.
– Добрый корабль, хоть и полужёсткий, – сквозь шумы и треск, возвестил Самбор. – Нижний киль, крестовое оперение, четыре двигателя, гелиоа́герты[32]…
Изнутри, облако, где прятался аэронаос, озарили вспышки. – Две пушки на вертлюгах, – закончил поморянин. – А я всю картечь расстрелял, и ответить нечем.
До «Фрелси…» донёсся гул выстрелов.
– Возвращайся! Скоро мёртвая вода кончится! – Анси снова посмотрел на хронометр.
– У моей торпеды взрыватель магнитный или ударный? – не унимался властитель пеплинского замка.
– И тот, и другой! Но зачем тебе?..
– Жалко, добрый корабль, но целым его не взять. А уйдет, выкурвец, каких ещё бед натворит? Я сейчас на него эту торпеду уроню. Ты в дорогу, а я те гвоздь в ногу!
Спустя непродолжительное время, облако озарила вспышка поярче, чем предшествовавшие.
– Ого! – треск из мезофона асирмато замолк.
– Самбор? Самбор? Приём?
Из облака показался воздушный корабль, длиной приблизительно вдвое против «Фрелси три дюжины пять». Торпеда Самбора, судя по всему, была сброшена сверху, прошла через одну из оболочек с гелием и взорвалась, ударившись о киль, потому что аэронаос складывался в воздухе пополам. Оболочки в носу и в корме до поры замедляли падение, но хвостовое оперение врубилось в ткань, аэронаос величественно развалился надвое, и передняя половина со зрительными портами и подвесом для вегаскипа ускорилась в направлении моря. Из-за размеров разбойничьего корабля и расстояния до него, движение казалось плавным, но вся подъемная сила была потеряна, и куски падали камнем.
Опровергая подозрения шкипера, что Самбора накрыло тем же взрывом, из тучи вынырнул гироплан. Под его рамой чернели, наполняясь сжатым воздухом, поплавки. Машина снижалась, одновременно приближаясь к рыбовозу. Анси разглядел, что лётчик указывает на ходовой винт, машет ладонью перед лицом, и указывает вниз.
– Садись, сейчас тебя подберем, – сказал шкипер, на случай, если асирмато вышло из строя только частично.
Он достал из ларя под штурманским креслом мегафон и вышел на ходовой мостик. Ял, на веслах которого сидели Пер и Гостислав, успел подобрать Дарводу, стоявшую на носовой скамье в чем мать родила (хотя вряд ли мать ее родила прямо с маленькими золотыми штучками, блестевшими, где и без того глазу было на чем отдохнуть) и выжимавшую свою свиту[33]. Анси с досадой сообразил, что диоптр остался в рубке, и с еще большей досадой, а заодно и с досадой на себя за первую досаду, что Симира в яле нет. Зато со спинами, прижатыми к кормовому транцу, сидели под прицелом сороковой пищали[34] в руках Эгри три разбойника с аэронаоса. В отдалении у полузатонувшего гидроцикла из воды показалась голова молодого морского змея. Животное попыталось вытащить из-за штурвала труп рулевого, но ноги того застряли в разорванном металле. Первого змея бережно оттеснил змей побольше, яла в полтора от носа до кончика хвоста, выгнул шею над гидроциклом, откусил верхнюю часть туловища налётчика вместе с плечами и головой, и подбросил вверх, чтоб змеёныш поймал. – Прими их всех, Калидофоро, в бирюзовом приделе чертогов Запада, – пробормотал шкипер. В мегафон, он крикнул: – Гостислав, Пер, приналягте на весла, пока и вас не съели! Ещё за Самбором идти!
Анси внезапно почувствовал дрожь в коленях. Он вернулся в рубку, выключил мегафон, положил его в ларь, и сел в штурманское кресло. Глаза шкипера сами собой закрылись.
В полусне, он слышал голос, не на танско-венедском, а на резком и вместе с тем звучном языке, на котором некогда отдавались приказы огненосным сифонофорам[35], бороздившим Пурпурное море:
– Во время этих событий, Осфо, брат Феронико, спал у себя дома. При известии об убиении брата ему следовало тут же раздать на улицах свои огромные золотые сокровища, привлечь таким путём на свою сторону горожан и призвать их также к отмщению тирану. Решись он на это, ему удалось бы немедленно и почти без пролития крови лишить Панилао власти…
Анси так разбирал сон, что он едва держал стилос[36]. Чтобы хоть чуть-чуть развеять пары вчерашней пьянки в голове, он глянул в распахнутые створки окна. Над куполом дворца гегемонов пролетали чайки (с похмельного долбомыслия, Анси решил, что было бы куда веселее, лети вместо чаек лайки), лучи Сунны отблескивали на золотых изваяниях, окружавших купол. Их было четырнадцать, но с любого места в городе, одновременно нельзя было увидеть более восьми. Философисты утверждали, что в этом, как и в том, какие изваяния можно было увидеть с какого места, заключался важный тайный смысл. Дидакт[37] продолжал рассказ о злоключениях владык багряной гегемонии:
