не только тролли живут, вообще то. Ну да тьма с ними. Все они от нее, что тролли, что быкоголовые, что нежить любая.
— А кто тут сумневался про мертвяков? Как есть говорю: слышал не от последних дураков, что погосты Шизара давно уже неспокойными стали. И ожившим мертвецом там уже никого не удивишь.
— Впере-е-ед арш.
Колонна лениво потекла своим привычным шагом.
Проходя мимо места недавней схватки, Мельхиот насчитал двенадцать тел, прикрытых плащами. Возле небольшой горки обожженного костяка ожесточенно спорили несколько клириков и магов. Их спор внимательно слушал маршал и офицеры. Обрывки фраз долетали до марширующих.
— …если и так, то непонятно, чего он хотел этим добиться?
— Это же нежить! Как ты заставишь её драться в рядах с живыми воинами?
— Я бы не так сказал. Как ты её вообще заставишь что-то делать?
— Есть же пример — отрекшиеся.
— Это другое дело…
Высший паладин, оперевшись на меч возле поверженного умертвия, читал какие-то молитвы, или просто стоял с опущенной головой.
Чем дальше они заходили в Беорнинг тем более зловещей становилась картина происхдящего. По центральному тракту, одному их многих, соединяющих все баронства Приматиона, шла толпа беженцев. Дорогу гвардейцы им, конечно же, не уступили. И те вынуждены были двигаться по обочинам. «Добрые», как выразился поваренок-эфион, клирики, конечно же, не спешили врачевать бегущее от опасности отребье Приматиона.
Вид этих беженцев ничем не отличался от множества других, видимых Мельхиотом, за все время службы в разных уголках королеваства. Грязные, оборванные, уставшие люди и нелюди тащили с собой кто что успел прихватить у себя, или у соседа. Кто тащил почти пустые телеги. Кто впряженные раненными взмыленными конями, кто вместо коней. Но слова они говорили весьма необычные.
— Барон сошел с ума.
— Ландан помутился рассудком.
— Он предался тьме.
— Проклятый тиаморец.
— Мертвые ему отныне слуги, а не живые.
На вопросы, что происходит, большая часть безумно вращала глазами, и теряли дар речи.
— Что-то напугало этих людей до полусмерти.
— Ты и сам чуть не обгадился когда увидел умертвие.
— Не мели чепухи.
Мельхиот по прежнему не обронил ни слова, с момента начала марша. Но он внимательно слушал. Из разговоров получалось, что барон Ландан ставил опыты в некромантии. Публично приносил в жертву приговоренных к смерти преступников самыми изощренными способами. Преступниками при этом, как водится, становились все, на кого падал указующий перст Ландана.
Говорили, что у него немало союзников, среди баронов Приматиона, которые его смертельно боятся. Но еще больше у него врагов. Которые обьявили о своем неучастии в противостоянии королевству, после того, как по дорогам и улицам Беорнинга начали бродить умертвия, разоряя баронство. И это же являлось причиной того, что их дружины до сих пор не заняли центральный город Беорнинга.
Союзники же, более из страха перед той же нежитью, снабжали барона припасами и рабами. Нетрудно догадаться, что это были, в основном, соседние бароны.
Говорили и о более странных вещах. Говорили о личах — владыках мертвых. И разве что не о костяных драконах. По мнению Мельхиота, можно было смело отметать половину того, что он слышал, как сущую бредятину насмерть перепуганой черни. Но и другой половины хватало на настоящий оживший Некрономикон.
Поэтому действия баронов Приматиона, до сих пор не имевших ни короля, ни полномочного представителя в Канцелярии, можно было легко предсказать: как бы они не ненавидели королевство, фактически, они находились в его составе. Ну так пускай трон Иммиафала с этим и разбирается — «Это так похоже на человека. Они бы терпели его до последнего. Откупались рабами и взятками. Но не объединились бы ради общего блага».
Стены Беорнинга вырастали впереди размытым пятном. До конца дня марш прошел без особых приключений. Маги и клирики уничтожили несколько зомби. Примитивных таких, насколько понял Мельхиот, простых восставших злобных мертвяков, которых так любят различные сказочники.
Даже если забыть про умертвие, с каждым километром становилось понятнее почему люди бежали в таком ужасе. Мельхиот видел земли разоренные войной. Это было иное. Сама земля, казалось, прокляла тех кто по ней ходит.
Трупы все обезображены до неузнаваемости. На некоторых следы человеческих зубов. Иные выглядели так, словно их пожевал и выплюнул какой то великан. Большая часть оказались истощены и высушены почти до костей. Обвислая кожа покрыта болячками и нарывами. Другие наоборот отвратительно распухли, и издавали наиболее нестерпимые запахи.
Дома вдоль тракта большей частью разрушены до оснований. Казалось, даже деревянные бревна поддались какой то болезни. Подозрительно позеленевшие, отвратительно воняли и испускали гниль. Каменные дома оказались наименее поврежденными. Но оставляли какое то гнилостное, мертвецкое ощущение, словно умирающий прокаженный. Трупы животных мало чем отличались от людских и нелюди.
Возле каждого поселка от армии отделялась группа клириков и гвардейцев, в основном линейных пикенеров. Они заматывали рты тряпками. Гвардейцы, стаскивали трупы алебардами, клирики сжигали горы гниющего мяса. Странно, но святой огнь клириков, не оставлявший ни дыма ни запаха сжигая все что ни видел Мельхиот за свою жизнь в армии. Поднимал тучи густого черного смога пожирая трупы пораженных темной магией некромантии несчатных.
Сами трупы горели крайне неохотно. Двуручник ни разу не видел, что бы живая ли, мертвая ли плоть, так усердно сопротивлялась огню клириков. Святой огонь Кафедрала сжигал все, что он ни видел: крепчайшую сталь доспехов, плоть под ними, сплавляя их воедино; сами камни под ногами обреченных сгореть в огне Йенира; и даже, казалось, воздух вовкруг. Хотя какой то маг, и объяснял им разок, что такое невозможно. Но дышать рядом со святым огнем становилось трудно как в горах.
Вскоре, такие отряды стали отправляться вместе с разведчиками. И где бы не проходила гвардия. Вместе с тошнотворным запахом смерти и разложения их встречал, не менее отвратительный, запах горелого мяса.
Настрой армии падал с каждым километром. Молодые были в ужасе, кто поопытней, еще как то держал себя в руках. «А ты?» — спросил себя Мельхиот, разглядывая черные стены Беорнинга вырастающие в дали. — «А мне наплевать. Лишь бы не подохнуть от какой заразы.» У них один выход: атаковать с марша. Если разобьют на ночь лагерь, подумал он, то начнутся дезертирства.
Вскоре полк начали разворачивать для штурма небольшого но, в необычном, для баронов, стиле укрепленного городка. Обычно бароны не строили мощных, обнесенных стенами городов, для защиты населения. Это было в стиле северян, защищавшихся в свое время от армии Джатара Мекка в трехсотлетней войне.
Линейную пехоту: легких пикинеров, бронированных копейщиков, строили по флангам. Копейщики по тяжести доспехов могли поспорить с благородными отпрыками рыцарей, но
