обладая куда меньшей силой и сноровкой, были медлительны, зато выносливы. Могли выдержать несколько арбалетных залпов, почти игнорировали угрозу простых лучников. И могли остановить даже натиск кавалерии, если к их копьям прибавлялись длинные алебарды пикинеров.
Иногда третьи ряды линейной пехоты — легких пикинеров, с длинными алебардами прятали в недра батальонов мечников. Тогда плотные, закрытые щитовые построения мечников, ощетиненные алебардами, становились главной атакующей силой, способные справиться почти с любой угрозой, кроме магии. Так обычно поступали, если противник обладал сильными лучниками, и есть угроза фланговой атаки кавалерии.
Центр займут квадраты мечников, готовые закрыться щитами, и превратиться в неприступную крепость на поле боя. Тая в себе довольно грозную прорывную силу: несколько десятков двуручников. В одном из таких предстояло драться Мельхиоту, который должен быть готов пробивать бреши в рядах пехоты противника, для батальона щитоносцев, не забывая отступать под их защиту. Отдать свою силу мечникам, в случае если батальон столкнется с аналогичной обороной противника, и прейдет в обычное давление «щит в щит». Как нигде, здесь оказывались полезны сильные тяжелобронированные рыцари. И прикрыть, в случае отступления. Двуручнику, при этом, скорее всего конец. Но при отступлении один умелый двуручник стоил поболее трех мечников. По всем этим причинам к двуручникам в рядах батальонов мечников гвардии всегда было особое отношение.
Немного позади, в промежудках батальонов мечников выстраивались несколько рот арбалетчиков. Почти так же тяжело бронированные как линейные копейщики, могли спокойно выдержать стрелковый залп. Предполагалось, что они должны, в случае опасности отступить под защиту мечников. Но слишком часто «забывали» это сделать. Основная их задача, прикрыть в случае прорыва почти не имевших брони лучников, расположившихся за батальонами мечников. Иногда они даже выступали вместе с линейной пехотой, обычно, если пикинеров отправляли к мечникам. Более смертоносной угрозой для пехоты противника, чем комбинация слаженных в своих действиях арбалетчиков и копейщиков, является разве только магия, да и то спорно.
Лучники заняли центр за мечниками. Несколько сотен — три батальона. По флангам от них клирики и маги. В арьегарде осталась кавалерия, готовая отразить почти любую фланговую или тыловую атаку, или даже спешиться и укрепить силы линейной пехоты.
Гвардия королевства действительно была слаженной, отработанной и безотказной военной машиной. Но Мельхиот с болезненными уколами стыда вспоминал того паренька, которого впервые привезли к воротам академии гвардии — «Как барана.»
— Что волочишься, баран!? Стройтесь живее, ленивые ублюдки. — окинув офицера со сдреживаемой яростью, Мельхиот мечтал в это мгновение только об одном: выпотрошить этого рыцаря.
«Ради чего я должен их терпеть? Раньше лгал себе, что я должен это делать ради чести фамилии. Но, со временем, я понял, что как раз, ради этой чести я должен убить, или искалечить сейчас эту скотину. Ради чести своего отца? Получается, что честь фамилии, и честь отца — разные вещи? Так было до тех пор, пока я не понял, что мне наплевать на свою фамилию, своего отца, и свою честь.»
— Двуручник, ты заснул? Займи позицию. — «Какой Тьмы этим ублюдкам от меня надо? Я все делаю как обычно, но всегда найдет идиот, который решит что я занял неположенное мне место. Может дело в том, что мне вообще нет места среди них?»
— Что-то подозрительно тихо.
— Ага. Я уж думал там костяные драконы на стене нас поджидают.
— Сматрите эвон, маршал уже речь что ли толкать собрался или еще не?
— Да тьма их пойми, офицеры, они весь день с клириками да магиками советуются пока мы тут торчим.
— Так, поди, думают как бы получше нашими задницами эту дыру заткнуть.
Мельхиот смотрел на чернеющие, в клонящемся к закату солнце, стены Беорнинга, и мечтал только об одном — поскорее оказаться в гуще боя, размахивать мечом, и ни о чем не думать. Вкладывать в каждый взмах свою боль, свою ярость, свою ненависть — «Пусть другие почувствуют то, с чем я живу всегда.»
От этих мыслей, как обычно, начинали набухать вены на мускулистых руках. Кисти сами стискивали сильнее рукоять меча. Мельхиот медленно накапливал напряжение, как натягивающаяся тетива арбалета, подогревая собственную ярость. И чем сильнее он взводил себя, тем слаще становился миг, когда сдерживаться больше не будет необходимости. Тогда и только тогда, он мог показать свое настоящее лицо. Скоро, уже скоро, ярость его поглотит. Она похоронит под своей всесокрушающей волной его страхи, мысли, неуверенность, его проблемы. Будущее, прошлое, настоящее, короли и бедняки, боги и демоны, все перестанет иметь смысл.
Его тело чувствовало это. Это разум чувствовал это. Его душа чувствовала это. Они отвечали ему предвкушающей дрожью. Он цеплялся за жизнь только ради этих мгновений. Он выдерживал раны, которые отправляют на тот свет даже болотных троллей. Они заживали только его волей к борьбе, волей к жизни, только его ненавистью.
— Что-то они зашевелились.
— Ага, щас палить начнут!
— Да не бзди, салага. Сначала мы на штурм должны пойти. А до сюда то они не дострелят.
— Знаю я. Ишь ты, бывалый нашелся.
— А как мы штурмовать то? Стены же.
— Да!
— Чо?
— Как без лесниц то?
— А магики на что тебе?
— Заткнитесь там.
— Да пошел ты.
— Сам иди, щас опять Килгора накличите. — напомнил рядовой про на редкость мерзкого в общении рыцаря, которого Мельхиот до сих пор хотел выпотрошить.
— Тьмою проклятый лиховерец. — прошептали рядом.
— А что маги сделают? Не уж то стены разберут?
— А ты под Орнессом не был. Там магики целый бастион с землей сравняли.
— Так уж и бастион.
— Мечом клянусь!
— Ты про ту ржавую железку, что у тебя на поясе?
— А вот я как дам ей тебе по башке.
— Какой бастион? Там только стену одну с башней снесли. — крикнули из глубины батальона.
— А тебе мало? Стены Орнесса то в двое выше этих были.
— Чо ж не в трое?
— Так там два полку было, и магиков роты четыре.
— Да батальон целый, че уж там.
— Ты че все подтруниваешь?
— Да ты сам то под Орнессом был?
— А ну заткнуться, сукины дети! — Килгор пробился через ряды мечников, и дал увесистую оплеуху по шлему самого говорливого гвардеца. — Еще одна падла пасть раскроет, лично все зубы повышибаю, поняли, чернь? Слушать только команды офицеров, а не свои вонючие рты.
Килгор встретился взглядом со смотрящим на него из под тишка Мельхиотом. Рыцарь слышал про дурную славу этого двуручника, а кто еще из простых гвардейцев мог так смотреть на офицера? Но до сих пор не находил повода с ним разобраться. Да и не в его он был роте.
Найхим, отец
