В черной пустоте ярко сверкали звезды, отражавшиеся в ледяных кристаллах. Остарик, планета-двойник, висела на юге низко над горизонтом. Этот серо-голубой спутник никогда не заходил на норстадском небосклоне, и обе планеты всегда смотрелись друг в друга: продуваемые ветрами пики одной из них вечно отражались в спокойных и теплых океанах другой. На севере почти половину горизонта занимали всполохи северного сияния.
С высоты крепости Ундума мог видеть лишь небольшую часть города Дракенштейна: несколько остроконечных крыш, небольших светящихся окошек да пару-другую фонарей на промерзших пустынных улицах. Да и смотреть тут особо было не на что: на обеих планетах не имелось крупных городов, одни лишь небольшие городишки, выросшие из деревень, окружавших поместья лордов. Вокруг раскинулись застывшие поля, поднимавшиеся вверх по долинам к зеленоватым ледникам. Видимо, там дул сильный ветер, и посол заметил, как над голубыми ледяными пустынями проносились призрачные снежные вихри.
Руш с горечью произнес:
— Не слишком-то приветлива наша планета, не так ли? Находится на краю света, в тысяче световых лет от вашей драгоценной Земли, да еще во власти ледникового периода. А вы не задумывались, почему мы не создали сеть станций для управления климатом?
— Ну, я думаю, необходимость… — начал Ундума.
— Постоянно вести войны. — Руш вскинул руку, будто желая смахнуть с небес ненужные созвездия. Там, среди прочих, всего в тридцати парсеках ярко горело огромное созвездие Полариса. — У нас просто не было возможности заняться благоустройством своей планеты. Всякий раз, как только мы собирались что-нибудь предпринять, обязательно начиналась война, обычно с Колрешем, и она съедала все людские и материальные ресурсы. Однажды, примерно двести лет назад, мы все же установили несколько станций, и наш климат даже стал постепенно теплеть. Но Колреш уничтожил их. Норстад был освоен восемьсот лет тому назад. И семьсот из них Колреш буквально держит нас за горло. И вы еще удивляетесь, что мы устали терпеть это.
— Милорд… я выражаю вам свое сочувствие, — неловко вставил Ундума. — Мне известна героическая история вашей планеты. Но я бы хотел напомнить… ведь Земле тоже приходилось бороться… с Колрешем.
— На расстоянии в тысячу световых лет! — усмехнулся Руш. — Об этой войне все уже давно забыли. Несколько захудалых патрулей на ржавых судах, оборонявшиеся от случайных рейдов колрешитов. А мы-то граничим с ними!
— Разумеется, ваша светлость, никто не отрицает, что Колреш всегда был вашим врагом, — заметил Ундума. — Как и врагом всех цивилизованных homo sapiens. Меня беспокоит другое. Честно говоря, мне бы очень не хотелось верить в слухи об одном… э-э… союзе…
— А почему это вас удивляет? — взревел Руш. — Вот уже семь веков мы сдерживаем колрешитов, а ваша драгоценная цивилизация жиреет тем временем за спинами наших погибающих бойцов. Искушение хотя бы частично восполнить потери, помогая Колрешу захватить Землю, смею вас заверить, весьма велико!
— Но вы не можете так поступить! — Ундума почти задыхался от возмущения.
Однако лицо его собеседника казалось каменным.
— Не делайте поспешных выводов, — сказал он. — Я лишь утверждаю, что нам может быть выгодна подобная политическая линия. А что, если Земля тоже изменит свою позицию в отношении нас — вы меня понимаете? Во всяком случае в обозримом будущем пока еще ничего не случится. У вас есть время подумать.
— Мне необходимо… проконсультироваться с моим правительством, — выдохнул Ундума.
— Конечно, — ответил Руш.
Гулко стуча каблуками по полу, он вернулся к письменному столу.
— У меня тут для вас приготовлен меморандум, — сказал он. — Своего рода неофициальный протокол, в котором перечислены пункты, на основе которых правительство Ее Величества намерено впредь строить свои отношения с Земной Федерацией. Вот он! — Маркграф взялся за пухлую папку. — Я предлагаю вам, ваше превосходительство, незамедлительно отправиться на родину и показать это вашему руководству…
— Ультиматум, — произнес Ундума.
Руш пожал плечами.
— Называйте это как вам угодно.
Его голос звучал равнодушно и отстраненно, как будто маркграф уже решил бесповоротно порвать отношения своего народа с цивилизованным миром.
Ундума взял папку. Он обратил внимание на лежавшую на столе книгу — ту, которую Руш читал перед тем, как его принять. Это оказалось местное издание Шекспира — плохо напечатанное на тонкой бумаге, но зато в оригинале на староанглийском языке. Странно, что диктатора варварской планеты привлекало подобное чтение. Но, так или иначе, Руш — личность неоднозначная: историк-схоластик, увлеченный гребец-байдарочник, игрок в метеорное поло, чемпион по шахматам, альпинист и… просто негодяй!
Норстад вот уже десять тысяч лет был скован оледенением, а на Остарике плескались теплые синие океаны, волны которых ласкали прибрежные пески островов. Однако на Остарике распространился вирус смертельно опасной чумы, и этот рай долгие годы оставался недоступным, пока двести пятьдесят лет назад на планете не высадилась команда исследователей с Земли. Ученые нашли эффективную вакцину, и в горы планеты стали переселяться норроны.
Именно такими средствами — действенной помощью, личным примером, пропагандой идей свободы, демонстрацией процветания и счастья своих обитателей земляне распространяли свое влияние среди колоний, до этого изолированных на протяжении столетий. В результате все проникались уважением к матушке-Земле, называя ее мудрой и доброй, и один только Колреш давно уже порвал связи с цивилизованным человечеством.
На своем личном спидстере Руш покинул обросшие сосульками крепостные стены Дракенштейна и после часовой гонки сквозь вакуум высадился в цветущих садах Зоргенлоса.[6] Однако прошло еще несколько часов, прежде чем им с королевой удалось избавиться от придворных и остаться наедине.
Под пение птиц они прогуливались среди геометрически правильных цветочных клумб и тенистых деревьев. Медные шпили небольшого дворца тянулись к вечернему небу, в котором пылала золотом, отражаясь в морях, долгая вечерняя заря Остарика. Остров превратился в тихую королевскую резиденцию, а ведь еще совсем недавно здесь кипели страсти.
Королева Ингра склонилась над «тигровой» розой-мутанткой и принялась обрывать лепестки.
— Но мне нравится Ундума. И я не хочу, чтобы он возненавидел нас, — сказала она чуть не плача.
— Он неплохой человек, это верно, — согласился Руш. Он стоял рядом в черной униформе с серебристой вышивкой, чем-то внешне напоминая смерть, какой ее обычно изображают.
