Александр Зорич - Стальной лабиринт

Но что если все равно ловушка?

Клоны питают пристрастие к военным хитростям, Растов это помнил с первого курса академии. Клоны, знал он, могут потратить неоправданное, гигантские количество усилий на то, чтобы попытаться кого-нибудь обмануть. Заманить в капкан, в огневой мешок… Хотя куда эффективней те же усилия могли бы быть использованы для организации нормальной войсковой разведки и массированного поражения выявленных целей в местах сосредоточения.

Так ловушка или нет?

Ответить на этот вопрос Растов самостоятельно не мог. Не хватало данных.

Но, рассудил капитан, если данных не хватает у него, ими может располагать высшая командная инстанция. А потому он решил отправиться к своему непосредственному начальнику, комбату Уляничу — тот вместе со штабом должен был, согласно донесению Соснина, вскоре появиться поблизости.

— Правда это или неправда, насчет тридцати пленных на шелковой фабрике, разницы для нас нет, — отрезал майор Улянич.

— То есть как это?! — не понял Растов.

— А вот так, Костя. Допустим, на шелковой фабрике клоны действительно содержат наших пленных. Но что мы можем предпринять?

— Как это «что»?! — едва не задохнулся от возмущения Растов. — Глубокий разведпоиск! Силами, предположим, танкового взвода! Провести его в общем направлении на шоссе Новогеоргиевск — Шахты. Прикрываясь складками местности в районе Молибденового кряжа, взвод выйдет прямиком к фабрике и, истребив охрану, освободит пленных!

Улянич усмехнулся — одновременно тепло и снисходительно.

— Ну ты артист, Костя.

Растову показалось: майор с ним вот-вот согласится. Он горячо продолжил:

— Я сам поведу взвод! Мне никаких волшебств и чародейств не нужно! Дайте мне только от разведчиков ПТ-50 с экипажем сержанта Николаевского, а из тяжелой автороты — три колесных транспортера…

— Колесных транспортера? — Улянич заломил бровь цвета спелой ржи. — Ты что, собрался попутно двести тонн шелка с фабрики вывезти?

— К черту шелк! Я загоню свои танки на транспортеры. Поверху зашьем их маскировочными панелями. Подделаемся под пусковые установки клонских крылатых оперативно-тактических ракет «Фаджа». Я в этом деле разбираюсь, еще в академии на них специализировался. Сделаем все быстро, клоны ничего сообразить не успеют…

— Костя, — Улянич опустил взгляд и примолк. — Все это, конечно, очень привлекательно… И я в тебе не сомневаюсь… Но рисковать… Понимаешь, рисковать своим лучшим командиром и половиной наличного состава его роты я не имею права!

— Но ведь записка! Это же все не зря? — Растов положил на ладонь шифровку и развернул ее к Уляничу, словно та была чудотворной иконой, способной одним лишь своим иномирным видом переменить реальность к лучшему.

Но реальность в лице Улянича не переменилась.

— Костя, ты мне на жалость не дави и в авантюры меня не втягивай… Я и так на пределе. Не видишь, что ли, какая обстановка? У клонов — трехкратное преимущество по наземной технике… А в воздухе вообще — решающее превосходство. Единственное, что мы можем, — партизанить здесь, по джунглям. Это позволяет хоть на что-то надеяться. И именно таково решение комдива Святцева… А ты мне предлагаешь «Трех мушкетеров» каких-то с этой своей голубиной почтой! Атос, Портос и этот, как его…

— Арамис, — мрачно откликнулся Растов.

— Да, и Арамис.

Однако Растов от своей идеи не отступился.

Через голову румяного и русого майора Улянича — хоть это было категорически не комильфо — он решил доложиться полковнику Святцеву.

Причем, поскольку местонахождение комдива было тайной за семью печатями, для того, чтобы разыскать его, он был вынужден совершить настоящий служебный проступок.

А именно — злоупотребить своими личными довоенными контактами с капитаном Сечиным.

Он был начальником связи их батальона. Он почти безвылазно обитал в командно-штабной машине К-20, заросшей гранеными сталагмитами антенн, и, несмотря на скромное звание, был в дивизионной иерархии Очень Важным Товарищем.

Растов помнил Витька самоуглубленным молчуном с мягкой щеточкой рыжих усов над тонкой красной губой. Эту-то губу он и расквашивал многократно во время их спаррингов в новогеоргиевском армейском клубе «Мечта».

Капитан ввел Сечина в курс дела, показал записку.

Напирал, что раненые могут умереть, от клонов ведь не дождешься толковой медицинской помощи, разве что коновал какой-нибудь рану перевяжет, они и своих-то лечат только в хорошем настроении… Говорил, что произошло недоразумение и что Улянич был не в духе, а потому не смог понять, как это важно — попытаться спасти людей…

Через двадцать две минуты Виктор Сечин сдался и выдал Растову местонахождение штаба дивизии.

Святцев принял Растова сразу, не заставил ждать ни секунды.

Это было здорово!

Впрочем, Растов трезво отдавал себе отчет в том, что такой уступчивостью со стороны Святцева, полковника и человека-легенды, он обязан только лишь своей звездной фамилии…

В кунге кроме самого полковника помещался только его начштаба и один радист. В тесно обтянутую рубахой спину этого радиста Растов как раз и уперся, когда сделал неуместно широкий шаг через порог.

— Товарищ полковник! Капитан Растов, командир первой роты второго танкового батальона, прибыл.

— Прибыл по приказанию майора Улянича? — Святцев исподлобья взглянул на вошедшего.

— Никак нет! По собственной… инициативе, — стушевался Растов. — Но вопрос у меня служебный.

— Излагай, капитан.

Растов рассказал все по порядку. Про тот бой, где зловещий клонский ас с красной снежинкой уничтожил взвод Хлебова. Про лесничество, егеря Ипполитыча, почтового голубя и записку Оберучева.

— В итоге я, товарищ полковник, предложил комбату предпринять вылазку, чтобы освободить наших ребят, спасти раненых. Но майор Улянич мне отказал. В категорической форме.

Растов шумно выдохнул, словно хотел одним махом выбросить из тела все накопившееся в нем разочарование.

Святцев задумчиво покивал. Мол, раненые, да…

Помешал крохотной серебряной ложкой кофе ристретто. Чашечка была величиной со скорлупу грецкого ореха.

Потом, ни слова не говоря, включил штабной парсер и бросил взыскующий взгляд на карту, которая спроецировалась на стену кунга.

— Вот эта, что ли, фабрика? — Святцев ткнул лазерной указкой в объект, похожий на букву П, выложенную из плиток белого шоколада, в окружении зеленых лоскутов шелковичных плантаций.