– Сэр! – испуганно проговорил рыжий «особист». – Кажется, он…
Договорить палач не успел. Ремни, стягивавшие руки и ноги пленника, лопнули, в один миг обер-лейтенант Грофт оказался на ногах, выхватил из пальцев Смита револьвер и, размахнувшись, ударил «особиста» рукоятью по лицу. Стокилограммовая туша Смита перелетела через столик и рухнула на пол.
В руке майора появился маленький пистолет «вальтер». Грофт молниеносно подпрыгнул к майору и резко ударил его кулаком в кадык. Фрейзер выронил пистолет. Изо рта у майора хлынула кровь, он захрипел и повалился на пол.
Между тем рыжий громила Смит уже поднялся на ноги и стремительно наступал на агента, расставив руки. Грофт подхватил с пола трость майора, переломил ее пополам, развернулся и с размаху всадил обе острые половины Смиту в грудь.
Смит остановился и взревел, как раненый медведь.
Дверь распахнулась, и в камеру вбежали три охранника с пистолетами в руках. Грофт прыгнул им навстречу. Первого он ударил ребром ладони по шее. Второго пнул ногой в пах и довершил атаку ударом кулака в челюсть.
Внезапно дверь снова распахнулась. Грофт увидел черный зрачок ствола, направленный в его сторону. Он отшатнулся вбок и пнул ногой по стальной двери. Агент услышал резкий удар металла о металл – пистолет, выбитый дверью, выпал из руки четвертого охранника. Грофт выскользнул из-за двери и нанес охраннику сокрушительный удар в переносицу. Затем поймал его на лету, развернул и швырнул в камеру.
Расправившись с охранниками, агент быстро оглядел камеру. Шесть тел лежали на полу в разных позах. Помимо Грофта, на ногах остался лишь доктор Оллдфорд. Он забился в угол, с ужасом глядя на Грофта и выставив перед собой свой кожаный чемоданчик, словно тот и впрямь мог защитить его от пули, ножа или удара кулаком в горло.
– Раздевайтесь, доктор! – грубо приказал ему агент.
– Вы не сможете выбраться из тюрьмы, Грофт, – пробормотал тот дрожащим голосом.
Немецкий агент-убийца поднял с пола пару пистолетов и положил их на стол. Потом посмотрел на Оллдфорда странными желтоватыми глазами, усмехнулся и произнес:
– И все же я попробую.
Егор рывком сел в ванне с маслом и стянул с головы маску. Несколько секунд он глубоко дышал, приходя в себя и восстанавливая дыхание, затем вытер ладонью мокрое лицо, гневно взглянул на профессора и спросил:
– Какого черта, проф? Что это было?
Терехов – седой, морщинистый, с черной полоской крашеных черных усов над губой – натянуто улыбнулся, а затем на всякий случай откатился на своей инвалидной коляске от ванны.
– Успокойся, Волчок, – успокаивающе проговорил он. – Ты снова дома. С тобой все в порядке.
Егор откинул со лба мокрые темные волосы, вперил взгляд в морщинистое лицо профессора и отчеканил подрагивающим от ярости голосом:
– Вы сказали, что это будет кратковременный «пробный запуск» и что ничего страшного не произойдет.
– А разве что-то произошло? – вскинул брови Терехов.
– Вы перенесли мой разум в тело нациста Грофта! И не просто нациста, а профессионального убийцы!
– И что такого? – с обезоруживающей простотой спросил Терехов. – Не все ли равно, какая профессия у «носителя»? Тебе уже случалось вселяться в тело средневекового кузнеца. А он тоже был отчаянным головорезом.
– Вы не понимаете! Грофт – агент-ликвидатор! Теперь я помню и знаю все, что помнил и знал он! Помню, как я убивал людей, – понимаете вы это?
Терехов, продолжая натянуто улыбаться, на всякий случай откатился еще на полметра.
– Успокойся, дружок, – мягко проронил он, – ты этого не делал.
– Но сцены убийств остались в моей памяти. Да я теперь спать спокойно не смогу!
– Сможешь, – уверенно возразил профессор. – Грофт мог, и ты сможешь. Эти воспоминания не несут негативной окраски. Убийства были для агента Грофта обычной работой. И, кроме того, у профессиональных убийц очень устойчивая психика.
Егор поморщился:
– Вижу, моя психика вас совершенно не интересует.
Профессор Терехов пожал худыми плечами:
– Я учил тебя абстрагироваться от чужих воспоминаний. Воспользуйся этим навыком. Да и вообще – хватит сидеть в ванне. Иди прими душ и переоденься в чистую, сухую одежду. Это поможет тебе успокоиться и трезво взглянуть на ситуацию.
Двадцать минут спустя Егор Волков и профессор Терехов сидели в креслах перед журнальным столиком, на котором красовались бутылки с красным вином и вазочки с закусками. Кресла были антикварные, с резными, сильно потертыми подлокотниками.
Егор уже принял душ, и его зачесанные назад влажные темные волосы поблескивали, отражая свет люстры. Худощавое, чуть вытянутое лицо Волкова было сосредоточенным, а взгляд желтоватых глаз – строгим и хмурым.
Дом профессора был набит антиквариатом под завязку, и несмотря на уютную обстановку, Егору всегда было тяжеловато дышать в окружении этих громоздких дубовых шкафов, тумб и сервантов. Отпив глоток вина, он поставил фужер на стол и полез в карман рубашки за сигаретами.
– Ты все еще куришь? – удивился Терехов.
– Иногда, – ответил Егор и вставил в губы сигарету.
– А я думал, спортсменам это запрещено.
– Только тем из них, которые не воют по ночам на луну и не щелкают зубами при виде сырого мяса.
Егор прикурил сигарету от стальной «зиппо» и махнул перед лицом рукой, отгоняя дым.
– Ты все еще гоняешь на горных лыжах? – поинтересовался Терехов, отхлебнув вина.
Егор кивнул:
– Угу.
– Никогда не мог понять психологию спортсменов. Особенно тех, кто рискует не только своим здоровьем, но и своей жизнью. Рисковать головой нужно только ради очень важного дела. Ну, или во славу великой идеи.
Егор посмотрел на тонкие черные усики профессора, казавшиеся нарисованными черным карандашом и нелепо контрастировавшими с седой взлохмаченной шевелюрой и резкими старческими морщинами.
– Мой случай особый, – сказал он.
Профессор хмыкнул:
– С этим не поспоришь. Впрочем, и ты бы мог направить свою энергию в более конструктивное русло. Ну да ладно, не будем о пустяках. Давай поговорим о деле.
– Давно пора. – Егор выдохнул изо рта облачко сизого дыма и посмотрел сквозь него на профессора. – Как я оказался в шкуре этого фашиста, проф? Мой дед был артиллеристом и дрался с немцами на Курской дуге. Я это точно знаю.
Профессор улыбнулся.
– Видишь ли… – заговорил он, тщательно подбирая слова, – пока я совершенствовал Машину времени, я много думал. И кое до чего додумался.
Егор усмехнулся:
