С обычаями, разговорным языком и бытом простого населения Столицы ознакомиться было легко. Город стоит на воде, и несколько зондов, запущенных в реку немного выше по течению, под видом обычного мусора проплыли Столицу насквозь. Большая часть их, правда, по недоразумению прошла одним и тем же маршрутом – мимо Речных Пристаней и Зеленного рынка, – но запас слов и поведенческих стереотипов они набрали достаточный для того, чтобы составить полноценный словарь и понять, как, попав в Столицу, вести себя пристойно, а как нет.
Кроме карты построек, никаких других сведений о Царском Городе и бытующих там нравах не нашлось. В программе исследований, составленной еще на Тай, не подразумевалось, что от благосклонности местного правителя в жизни таю будет что-либо зависеть. Экспедиция Нижних, которая планировала посетить Та Билан с рядом биологических исследований, изначально не собиралась получать там вид на жительство и оставаться без поддержки извне, без мало-мальски приличной технической базы. И еще Фай никогда не считал себя дипломатом. Немного хитрости для работы с подчиненным персоналом, упрямство и жесткое выполнение полученных на Нижнем Тай инструкций в отношениях с Лалом, хозяйственная сметка и небольшой организаторский талант – это у него было. Но политика на государственном уровне до сих пор лежала вне сферы его обязанностей и интересов. Тем более такая политика, о которой говорил Дин – или, вернее, как понял ее со слов Дина Фай, – лицемерная, укрытая под масками и пестрыми словами, а на самом деле всего лишь мимикрировавший под столичное многоцветье простенький закон «ты мне – я тебе» со следствием «я с тобой, пока мне это выгодно». Скользкая стезя.
Господин Дин, конечно, не раз упоминал, что государь дальновиден, мудр и многомилостив, но – кто знает – может быть, других эпитетов по отношению к монарху употреблять здесь попросту нельзя?
Маленький Ли тоже беспокоился. Правда, Фай подозревал, происходило это совсем по другой причине. Ли был любопытен, словно кошка. И, как ни старался Фай сдерживать в нем страсть соваться не в свои дела и исследовать на собственном опыте все новое и ранее непознанное, это любопытство все равно служило Фаю поводом для множества тревог и огорчений.
Наконец вблизи появились стены Царского Города. Карета съехала с дамбы, прогрохотала по последнему мосту, влетела в растворенные настежь ворота и, сделав на большой площади полукруг, остановилась. Для встречи, кажется, была приглашена небольшая армия. Обыскивать их, к счастью, не стали, ограничились подозрительными взглядами.
За первой стеной возвышалась вторая, в виде одноэтажного здания с портиком и фальшивыми окнами; за внешним заградительным кордоном следовал другой, внутренний. Пройдя сквозь портик, крытую галерею, две аллеи и несколько мостов через ручьи различной ширины, сопровождаемые Дином гости оказались в небольшой беседке, возле пруда, где четыре человека в неприметных одеждах и с почти одинаковыми лицами попросили показать предназначенный государю подарок.
Дин, на плече которого откуда ни возьмись появилась белая маска с кошачьей улыбкой, кивнул, что все в порядке, так необходимо. Фай вытащил из оберток и вороха резаной бумаги произведение искусства, над которым пятеро его помощников трудились неделю – часы с пружинным механизмом и музыкальным боем. Основная сложность создания этих часов состояла в том, чтобы не слишком удаляться от уровня местных технологий и, в то же время, сделать нечто интересное и в красивом исполнении. Пришлось объяснить, что данный механизм показывает время, каждую четверть стражи играет музыку и не имеет отношения ни к самострелам, ни к устройствам, испускающим яд или натертым ядом. Никакого интереса к часам, кроме сугубо профессионального, эти четверо не проявили. Даже обидно.
Часы были установлены на поднос, накрыты полупрозрачной тканью, двое слуг взяли их и молча унесли.
Господин Дин повел двух таю дальше. Он был серьезен, сосредоточен и не улыбался, как обычно. За него теперь улыбалась белая маска.
Из беседки у пруда в глубину сада вела выложенная речными плоскими камушками дорожка. Сам дворцовый комплекс Царского Города остался в стороне. Дин забирал все дальше и дальше влево от видневшихся за деревьями белокаменных построек. Ли вовсю вертел головой. «Эх, сюда бы наших ботаников», – сказал он, осматривая сад. Подумал и добавил: «А из-за запруд на ручьях тут должно быть полно водяной мошки». Но ни одного летающего кровососа Фай в воздухе не заметил. «Травят чем-нибудь», – буркнул в ответ он.
Пройдя пешком около километра по тропинкам, аллейкам, фигурным мостикам и лужайкам, они прибыли на место.
На невысокой земляной террасе стоял ажурный каменный домик, увитый растением с серебряно-серыми круглыми листочками. На некотором расстоянии друг от друга в саду выстроилась целая цепочка подобных домиков. Одни были из лакированного резного дерева и раскрашены в неброские цвета, другие утопали в пышно цветущих белым, розовым и голубым растениях, третьи стояли как бы над водой, отражаясь в ней, словно в зеркале.
Дин сверился с солнцем – как они узнают по нему время? это же ненадежно – и объявил:
– Я покидаю вас. Государь может заставить ждать себя, но вы не беспокойтесь. В конечном итоге, что есть понятие «вовремя», как не исполнение воли государя?..
Он пропустил Ли и Фая за гибкую занавесь из живых серебряных плетей, поклонился на прощание, надел улыбающуюся звериную маску и отправился куда-то по другим своим делам в обход павильонов.
Рано утром Джу, прикорнувшего на обитых холстиной досках под зимним плащом, разбудил Шан. Он копался в посудном шкафу в поисках чашек для чая. У Шана из рук выскользнула медная кастрюля и два позеленевших хозяйских блюда, которыми Джу не пользовался.
Один ставень Шан открыл, и в комнату сейчас лились лучи утреннего чистого солнца. Слегка покачивала листиками груша. За окном было тепло и спокойно. Даже голосок, уставший за ночь, щебетал еле слышно, и в ответ ему нежно тенькала какая-то птичка. Быть может, он все-таки добился благосклонности подруги, ради которой месяц не давал никому в округе уснуть, и не будет больше свистеть по ночам?..
– Красиво тут у тебя, – вместо утреннего приветствия проговорил Шан, заметив, что от содеянного шума Джу подскочил на своем жестком ложе так, будто кастрюля и блюда попадали ему на голову. – Тихо… (Медный звон еще стоял в воздухе.) – Прямо сказка какая-то. Птицы поют – заслушаешься. А у нас многоэтажный дом, да почти что под самыми окнами портовая таможня. И днем и ночью грохот, ругань, телеги эти несмазаные с разбитыми колесами. Как будто в Столице нет других дорог и улиц, чтобы по ним ездить. Столько беспокойств все это доставляет… Я вот чай варю, только не знаю, из какой посуды ты его пьешь…
