если он узнает, что она прошла мимо него… — угроза не озвучена, но предельно очевидна.
Охранник обменивается настороженным взглядом с товарищами, о чём-то шушукается и после долгих раздумий шёпотом подаёт сигнал разблокировать ворота. Когда те беззвучно распахиваются, открывая взору чужака шумный лагерь, он не может не задаться вопросом, как его появление изменит ход их судьбы. Впрочем, ему плевать. Он с лёгкостью бросит их всех в топку, если это приблизит его хоть на шаг ближе к тому, чего он желает всем сердцем.
Ему выделяют целую группу сопровождающих, какая «честь», и вот его ведут по узким переулкам, вдоль которых стоят характерные модульные жилища, которые сейчас можно встретить в любом форпосте и любой фактории. Местные обитатели занимаются повседневными делами. Кто-то пропалывает грядки, кто-то ухаживает за скотиной, иные таскают материалы.
Над головой нависает край скалы, и дневной свет меркнет. Они оказываются в пещерном комплексе. Здесь гораздо больше вооружённых людей, многие из которых усердно тренируются, отрабатывая боевые техники. Под всполохи энергии и треск ударов, фигуры пытаются достать друг друга и повалить наземь.
Наконец, они доходят до центральной зоны, где возвышается крупное, металлическое сооружение — явное сердце лагеря. Сопровождающие подают ему сигнал подождать, и один из них ступает внутрь, чтобы сообщить о прибытии «гостя».
Старик стоит на месте, а внутри него, как и всегда, кипит жгучая горечь. Ему приходится напомнить себе, зачем он пришёл и что на кону.
Спустя ещё десять минут он попадает в самое сердце фактории, и первое, что бросается ему в глаза, это молодое лицо местного вожака, отмеченное самоуверенностью и нетерпением.
Азиат, как и все окружающие, но моложе многих из них. Не больше двадцати пяти, короткий ёжик чёрных волос, сжатые в нитку губы, крепкий доспех и аура опасности.
Хозяин поднимается со своего места во главе длинного деревянного стола с надменным видом. Его взгляд, пронзительный и вызывающий, устремлён на чужака.
Сидящие за столом люди, возможно, советники также обмениваются взглядами, уже тревожными. Старик подмечает это и сразу делает вывод, что местный лидер отличается вспыльчивым характером.
Глава фактории протягивает ладонь для рукопожатия, но в этом жесте нет дружелюбия, а хватка крепкая до дискомфорта
— Я слышал, ты пришёл с интересующими меня новостями, — отрывисто замечает азиат, и в его тоне явно слышится нетерпение. — Говори быстрее. У меня мало времени на пустую болтовню.
Никто не предлагает старику присесть, и он остаётся стоять.
В комнате царит напряжение. Очевидно, что эта беседа потребует от него тонкости и дипломатии, несмотря на высокомерную манеру поведения вожака.
— У нас есть общий враг, — начинает говорить пришлый. — Имя ему Егерь.
— Враг подразумевает достойного соперника, а у меня нет соперников, — фыркает азиат, — только оставленные в пыли слабаки и те, кто скоро присоединятся к ним.
Понятно, он полный идиот.
— И всё же минувшие события говорят об обратном, — твёрдо продолжает старик. — Кто не слышал о том, как Егерь унизил тебя? Об этом болтают в мировом чате, об этом судачат в форпостах.
Деревянный стол под ладонью юнца начинает трещать.
— Насколько бесчестно обошёлся с тобой этот ублюдок, — реагируя на поведение лидера, добавляет мужчина. — Такое нельзя прощать. Такое оскорбление смывают только кровью.
— Что тебе вообще известно о чести, старый пердун⁈ — рявкает азиат. — Лаовай не узнает честь, если даже та щёлкнет его по носу. Каким боком ты причастен к Егерю? Один из его бойцов, решивший продать босса за горсть арканы⁈
Ему хочется ответить сгоряча и послать того, кто насмехается над его болью. Этому тупому юнцу невдомёк, что мнимые обиды ничто перед реальной утратой.
«Слово, удержанное тобою, — раб твой; слово, вырвавшееся у тебя, — господин твой». Старик любил читать всю свою жизнь, и эта фраза, встреченная в одной из книг, твёрдо врезалась ему в память. Поэтому он медленно выдыхает и говорит:
— Егерь убил моего сына. За это он должен страдать и умереть. Мне наплевать на аркану. Мне наплевать на всё. Егерь должен умереть, — под конец его голос лязгает сталью, разрушая образ просителя, и азиат удивлённо приподнимает бровь.
— Хм, хорошо, лаовай, — вставая из-за стола, кивает тот. — Давай поговорим начистоту. Что именно ты предлагаешь? Как достать этого ублюдка?
Ощущая нотку удовлетворения, гость отвечает:
— Если хочешь убить полководца, убей сначала его коня.
Попросив Девору отслеживать любые упоминания яйцеголовых тварей в мировом чате, засыпаю и встаю через пять часов по будильнику. Контрастный душ, лёгкий завтрак и через полчаса я уже разминаюсь на тренировочной площадке.
Рассвет наступает в декабре поздно, поэтому вокруг стоит промозглый сумрак, что не особо мешает мне благодаря усовершенствованному зрению. Так даже лучше, меньше случайных прохожих. Смогу попрактиковаться в одиночестве и без лишних глаз.
На улице зябко. Свирепая метель завывает так, что в старых домах дребезжат стёкла. Площадка передо мной завалена снегом. Он же норовит ужалить в лицо и оцарапать щёки.
Я замираю посреди открытого пространства и закрываю глаза. Вчера внутри меня образовался новый источник силы. Нужно только нащупать его и проявить. По мере того как я всё глубже погружаюсь в себя, что-то внутри отзывается, и моя связь с ветром крепнет.
Сначала это похоже на обжигающе-ледяное прикосновение. Лицо отзывается болью, будто его ошпарили. С каждым мгновением ощущения сглаживаются, смягчаются. Промораживающий шквал трансформируется в нежную ласку, шёпот на коже. Я чувствую, как тонкие потоки ветра, прохладные и успокаивающие касаются кончиков моих пальцев. Дружески дёргают за них, словно стремясь увлечь за собой и затянуть в неведомую игру.
Миг, и сама сущность бушующей вьюги становится продолжением моего естества.
Сосредоточившись, я начинаю формировать воздух вокруг себя, ощущая сопротивление и податливость невидимой среды. Это как лепить из вещества, которое чутко реагирует на мои мысли и эмоции. Меня охватывает восторг, когда мне удаётся обуздать силу ветра и с точностью направить её желаемым образом.
Буран, свирепствующий на тренировочной площадке, мгновенно стихает. Контраст между диким завыванием ещё секунду назад и наступившей глубочайшей тишиной столь разителен, что на миг кажется, я оглох.
А потом это проходит, и остаётся лишь гармоничное единение с природной средой, с невидимыми силами, которые меня окружают. Это захватывающее чувство, как будто я открыл тайный язык стихий, и с каждым порывом и дуновением ветра я все больше настраиваюсь на симфонию небес.
Открыв глаза, вдыхаю полной грудью и оглядываю пространство перед собой. Это чистый холст для моих новых способностей, и я могу нарисовать на нём всё, что угодно. Сосредоточившись, протягиваю раскрытые ладони к высоким сугробам и воздух вокруг меня с радостью откликается.
Лёгкий порыв ветра уносит с собой сверкающие снежинки. Его мощь нарастает, и белый ковёр целиком поднимается ввысь, открывая бетонную площадку, доселе скрытую непроницаемой пеленой.
Стремясь овладеть Аэрокинезом, я экспериментирую с его боевым применением. Быстрым, сосредоточенным движением я вызываю ураган и перенаправляю поднятый с земли снег. Шквалом ледяных частиц он обрушивается на мишени, расположенные у дальнего конца площадки. Снег бьёт точно в цель, рассыпаясь на град мелких, жалящих осколков.
После такого обхождения тренировочные манекены представляют из себя весьма жалкое зрелище. Перекошенные, пробитые в десятке мест фигуры умоляют отнести их на свалку.
Повторив эту атаку несколько раз, переключаюсь. Манипулируя воздухом вокруг себя, создаю защитный барьер в виде колонны — настоящий вихрь из снега и ветра. Он воет наперекор иллюзорным атакам врагов, стойко отражая их прочь. Раскручиваю преграду столь сильно, что, уверен, она смогла бы отклонить большинство кинетических боеприпасов. С плазмой посложнее.
Однако, пожалуй, самое впечатляющее из боевых применений Аэрокинеза — это созданное мной разрушительное торнадо. Оно возникает из пустоты в мгновение ока, подчиняясь моему желанию. Закручивающийся бурный вихрь превращается в грозное оружие, которое затягивает в себя тренировочные мишени. Словно листья в бурю, они со скрежетом отправляются в полёт и, кувыркаясь, носятся внутри извивающегося смерча.
