Поэтому не было ничего удивительного в том, что Роман даже не обратил внимания, как они удалились от шумных мест массового гуляния на тихие и уединенные дальние аллеи парка, где фонари стали большой редкостью. Народ вокруг мало-помалу редел: практически не находилось охотников в такой холод бродить по глухим темным закоулкам, где, к тому же, был риск нарваться на отнюдь не новогодние приключения. Это, конечно, было уединение, но далеко не столь романтическое, как того хотелось Солодовникову. Они остановились на самой границе светового круга от последнего фонаря в аллее. Дальше простиралось ничем и никем не нарушаемое царство самой длинной ночи в году.
Только тут Роман удосужился оглядеться вокруг и невольно поежился от холода и внезапно накатившей пока еще безотчетной тревоги.
— Где это мы? — спросил он и в ответ услышал:
— Там, где нам никто не помешает.
Немного озадаченный, он взглянул на Лену и замер: что-то было не так. Улыбка молодой женщины совершенно не вязалось с выражением ее лица — она словно была к нему приклеена. А глаза… изменились до неузнаваемости. Только что теплые карие, они приобрели холодный серый цвет. Солодовников даже встряхнул головой, пытаясь отогнать наваждение, однако эффект от этого действия был нулевым — все осталось по-прежнему.
— Что-то случилось, Рома? — вкрадчиво спросила Лена.
— Н-ничего, — выдавил он через силу, между делом обнаружив, что эта самая сила из него улетучивается.
Неведомо откуда взялась слабость в коленях, задрожали руки, а только что бушующие внутри чувства утихли, словно их вытянули из него, как коктейль через трубочку. Внезапно нахлынула волна страха, но странным образом Солодовников не мог оторвать взгляда от лица своей ненаглядной. А оно стало совсем уж пугающим: «приклеенная» улыбка сделалась еще шире и приобрела жутковатый окрас хищной жестокости и алчности. Все остальное лицо при этом оставалось совершенно безучастным, включая серые, промороженные до самого дна глаза. Силы начали все быстрее покидать Романа, и он покачнулся, обнаруживая готовность в любую секунду рухнуть в снег. Так бы оно и произошло мгновение спустя, если б Лена с неожиданной силой не подхватила его.
— Ну, ну, — тихо произнесла она, — не так быстро, милый! Отойдем-ка чуть-чуть подальше.
К этому моменту Солодовникова уже совсем оставили силы, причем не только физические, но и душевные. Воля будто растворилась в серых глазах незнакомки, нацепившей на себя личину его любимой женщины. Он уже абсолютно не сомневался, что имеет дело с кем-то чужим и смертельно опасным, но сделать хоть что-то для своего спасения уже не мог, да, в общем-то, и не хотел. Инстинкт самосохранения и даже самое желание жить исчезли, затопленные волной всепоглощающей гибельной апатии, противостоять которой он сейчас был не в состоянии. Он даже ноги уже переставлял с трудом, и «Лена» почти волокла его за собой в темноту, словно мешок с картошкой.
И только когда они удалились метров на тридцать от светового круга, она отпустила Романа, позволив ему рухнуть в снег. Все так же хищно улыбаясь, «Лена» смотрела на него сверху, а у Солодовникова не было сил даже на вопль о помощи. Он мог лишь безвольно лежать, ощущая, как холод берет власть над его телом одновременно и снаружи, и изнутри, вытесняя жизнь, утекавшую из него уже не по капле, а куда более основательно — словно струей из крана, к которой, (он явно это чувствовал) жадно подставляла свой рот та, что выглядела Еленой Медниковой. Секунд тридцать спустя Роман уже вообще перестал ощущать что-либо, а через минуту смерть окончательно смежила его веки.
* * * *
С расстояния примерно в пятнадцать метров на эту сцену с отвращением смотрел старший инквизитор Святого Ордена Сергей Шестаков. Причем отвращение это было в равной степени направлено и на то, что происходило, и на себя самого, безучастно наблюдавшего и, более того, явно потворствующего жуткому действу, предотвращать которые было его священным долгом. Всегда… но не в этот раз.
Решение, означающее приговор Роману Солодовникову, было принято не здесь и не сейчас. Этого требовала высшая цель. Десмод внутри Елены Медниковой должен был дожить до встречи с Э-магом, а все остальное несущественно.
Убедившись, что пустотное создание окончательно поглотило жизненную энергию Романа, инквизитор вновь затянул на нем петлю «уз Пустоты» — теперь какое-то время продержится. Но ведь нужно еще от тела избавиться. Скомандовав кромешнику стоять на аллее и ждать его, Шестаков поднял труп Солодовникова телекинетическим захватом, и тот, воспарив на высоте примерно метра над землей, медленно полетел к недалекой реке. А инквизитор левитировал следом, чтобы не проваливаться в снег и не оставлять следов.
От места смерти Романа до реки было недалеко, но Шестаков никуда не торопился. Ему надо было подумать. Хорошо подумать. Как максимально оперативно отыскать Э-мага и выполнить то, что диктовал ему долг, пусть даже Алиса, его любимая ученица, будет потом ненавидеть своего бывшего наставника. Но Игоря Логинова необходимо было устранить из этого мира, в чем старший инквизитор совершенно не сомневался. А потом… потом придет время разобраться и с проклятым десмодом, из-за которого Сергею Александровичу теперь были обеспечены долгие и свирепые муки совести.
А вот и река. Благодаря своему быстрому течению, Исеть здесь замерзала разве что в самые суровые морозы, а толщина льда не превышала сантиметра. Безлюдность этого места была сейчас очень кстати, так как все, что тут творилось, не предназначалось для посторонних глаз. Телекинетический удар пробил лед в самой середине русла, образовав полынью, вполне достаточную по размерам. Тело Солодовникова подлетело к ней и, аккуратно выскользнув из телекинетического захвата, погрузилось в ледяную воду. О нем можно было более не беспокоиться: еще несколько часов такого мороза — и полынью затянет свежим ледком. Ах, если бы от червя, поселившегося отныне в душе Шестакова, можно было бы избавиться столь же легко и просто!
Старший инквизитор медленно парил обратно — к парковой аллее, где его ждал десмод в теле Елены Медниковой. Главной задачей было по пути обуздать клубящуюся в душе бешеную ярость, направленную на исчадие Пустоты. Он ненавидел его лютой ненавистью и не только потому, что кромешник являлся заклятым врагом инквизитора, но и потому, что в противном случае Сергею Александровичу пришлось бы возненавидеть самого себя. Вот только давать этой ненависти выход было никак нельзя, пока десмод не исполнит свою миссию. Оставалось только надеяться, что это вообще удастся, иначе смерти Романа Солодовникова, равно как и тем, которые, возможно, еще придется допустить, не будет никаких оправданий.
